Шрифт:
Борис Екимов
ПРО ЧУЖБИНУ
В конце декабря объявился на хуторе Вася Колун. Он всегда старался подгадать к празднику: Рождество ли, масленица, Пасха, Троица, когда сам Бог велит погулять. Околачивался Вася в последние годы в райцентре да в городе: шоферил, чем-то торговал (не от себя, конечно), машины ремонтировал. Словом, на все руки. Как, впрочем, и многие нынче. Колхозам - конец. В городах заводы стоят. Вот люди и применяются. Тем более молодые.
А Васе Колуну - лет тридцать. Разведенный. Сам себе голова. Где-то мыкается; порой к матери
Нынче Вася под Новый год подгадал. Как раз приморозило, снег выпал. Он и объявился. Приодет: новая зеленая куртка-пуховик, такая же шапка с козырьком и наушниками, высокие ботинки со шнурками. А морда, словно у кота, круглая. Сразу видно: не голодал.
Автобус из райцентра останавливался возле бригадной мастерской и гаража. Там вечно люди толклись. Васю Колуна сразу углядели. Да он и сам подошел, поздоровался с земляками.
– Откуда, Васек?
– спросили его.
– Морду наел. Либо с курортов?
– Из тюрьмы.
Шутку поняли.
– Подскажи адрес. Мы тоже туда. Всем кагалом.
– Кагалом не советую. Получится групповая, - предупредил Вася, но адрес дал: - Шварценпумпе.
– Это где ж такое?
– опешили.
– Федеративная Республика Германия.
Народ смолк. Вроде шутит мужик. Но вид не шутейный. Из сумки поллитру достает. Значит, с прибытием, как положено.
Разлили. Выпили. Кое-что прояснилось. Оказывается, наняли Василия какие-то чечены ли, грузины перегонять машины из Германии к нам. На самолете - туда. Там дают машину. Гони. В Белоруссии забирают. Три штуки он пригнал. На четвертой немцы тормознули на границе. В компьютере его имя. Плати штраф, триста марок. За что, не понял. Да и денег нет. Дали два месяца тюрьмы. Отсидел в этом самом Шварценпумпе.
Это - прояснилось. Поверили в тюрьму. Дело житейское. На ком греха нет! Кое-кто сутки сидел, а кое-кто и побольше. Тут у себя никому ничего не докажешь, а там - и вовсе. Тем более с чеченами связался.
Словом, поверили. И в Германию, и в тюрьму. Но вот дальше Колун такое понес, что пришлось его останавливать.
– Телевизор, - говорит, - в камере. Цветной, одиннадцать программ показывает. Гляди хоть круглые сутки. Камеры на двоих, на троих. В каждой туалет, душ с горячей водой.
– Хорош, - сказали ему.
– Вася, ты поплыл. Иди к маме и отсыпайся.
Брехунов в округе хватало. Но не таких. Тем более когда о тюрьме поет. Чего-чего, а про тюрьму на хуторе знали не понаслышке. Костя Шамин три года отсидел за родную тещу. Иван Быков, как говорили, за любовь к сложной бытовой технике. Три холодильника из Дома быта упер, в райцентре. Николай Мазаев отсидел восемь лет. "За дело", - коротко отвечал он любопытным.
Так что про тюрьму, про зону, про тамошние порядки кое-что знали. И конечно, лапшу на уши вешать не позволили.
Цветной телевизор... На двоих камера... Горячая вода, туалет...
Как говорится,
Словом, направили Васю домой. Проспись, парень, а потом приходи. Гостям всегда рады, особенно если с бутылкой.
Прогнать-то человека прогнали, и он ушел. Нормально. И не качался. Значит, не больно пьяный. И после его ухода появились кое-какие сомненья:
– Все же - заграница... Капитализм... Придуряются. По телевизору глянешь...
– По телевизору чего хочешь можно показать. Пропаганда! Они ведь ныне нас туда агитируют. В свою веру. Вот и стараются!
– Карахтинцев из Вихляевки ездил с женой, к ее родне, в Германию. Тоже рассказывают...
И тут неожиданно взорвался Николай Мазаев.
– Все это - лажа, тухта!
– кричал он.
– Фуфляк! Полощет мозги! Простыночки! Телевизор! Я от и до прошел, от звонка до звонка. И пересылку, и "крытку", и зону! Всего навидался, нанюхался, накушался! Парк культуры и отдыха! Да там гнобят хуже нашего. Потому что там - порядок, а не кильдим. Там все полицейские - амбалы, рост не ниже ста восьмидесяти. Будут они с тобой цацкаться. Там - дисциплина!
Обычно мужик неговорливый, Николай аж трясся - видно, задело его. Еле успокоился, напоследок твердо сказав:
– После работы идем к Васе. Пусть попоет, салажонок. И я его расколю. Отцом-матерью клянусь, я его выведу на чистую воду.
С того дня и пошло и поехало. На хуторе - разговоры лишь про тюрьму немецкую. А Николая Мазаева пришлось потом в больницу везти. У него язва открылась. Видно, от нервов.
Всю неделю Васю Колуна по хутору из дома в дом таскали. Всем интересно послушать, хоть и не верилось, потому что похоже на сказку.
– Камеры есть на двоих, на одного, на четверых. Мы жили двое. Туалет, умывальник, душевая, горячая вода круглые сутки...
– Вот дают! А у нас баню закрыли, и, видать, насовсем.
– Правда, туалет и душ - совмещенные.
– Это как? На всех вместе, в коридоре?
– В каждой камере. Но унитаз и душ в одной комнате. И в каждой камере цветной телевизор. Одиннадцать программ показывает.
– Сколько?!
– Одиннадцать.
– Обнаглели...
– вздыхал кто-то.
– Тюрьма называется.
– Хочешь - мультики смотри. Отдельная программа. Хочешь - футбол, хоккей, другой спорт. И детективы, там все понятно: бух-бах! Хоть круглые сутки гляди, не запрещается. Так же в каждой камере - холодильник.
– А чего там холодить?
– интересовались.
– Как чего... В магазине чего купил. Магазин каждый день работает. И выбор не то что в сельпо. Чего нет, заказываешь, назавтра привезут как штык.
Для этих бесед, для расспросов - в том ли, другом доме - обычно устраивались на кухне. Бутылка-другая на столе, закуска: квашеная капуста, соленые огурцы да помидоры, холодец, сало. Выпьют и слушают. А курить мужики выходили на волю. Иначе надымят - крыша поднимется.