Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие

Булаев Вадим

Иванов, составляя компанию другу, тоже неоднократно прохаживался среди раритетов и рухляди, выслушивая ностальгические замечания о рюмках-рыбках, о том, сколько стоила нормальная, почти вечная по конструкции мясорубка, и почему в середине прошлого века обожали ставить в серванты фарфоровые статуэтки балерин.

Попадались среди советского и постсоветского наследия и занимательные вещи. К примеру, Сергея очень заинтересовал гранёный стакан, имеющий милую особенность — все грани находились

внутри ёмкости, а не снаружи. Для чего это сделал производитель, почему — продавец ответить затруднялся.

«Стакан наизнанку вывернули, — поразился Антон, наощупь проверяя оптическую иллюзию. Уже с метрового расстояния тара казалась абсолютно привычной, без подвоха. — Ишь ты».

Сделка сорвалась из-за жадности торговца, заломившего за чудную ёмкость столько, что шуточная покупка превращалась в необоснованную трату.

Там же, на «блошином рынке», Иванов научился отличать матёрых барыг-старьёвщиков от скромных малоимущих, вынесших на продажу кусочки семейной памяти.

Последние всегда оттирались в самые дальние углы торговой площади, постоянно стеснялись зевак и покупателей, не могли толком сложить цену, озвучивая несусветные цифры, основанные на полном незнании рыночной конъюнктуры, или невнятно прося «назвать свою».

… Упомянутого дедушку инспектор не помнил, однако ни на мгновение не сомневался в компетентности призрака. Тот, по возможности, в торговые ряды каждые выходные наведывается, как некоторые в спортзал или парк.

— Сегодня среда, — сверился с календарём в смартфоне Сергей. — На толкучке народу мало. Тем более, обед на носу. Рассосались все.

— Проверим. Жди.

С этими словами Антон исчез, оставив напарника и домовую томиться в ожидании результатов. Впрочем, ненадолго.

Уже через пять минут он, дисциплинированно материализовавшись у порога, потребовал:

— Собирайся. Выезжаем. С нашим артефактором не всё так однозначно.

***

Приятная, похожая на добрую учительницу женщина лет шестидесяти выглядывала инспекторов у входа на почти пустую площадку «дикой» торговли. По одежде — небогатая, чистенькая, как и её ручная тележка на колёсиках с приделанным ящиком– тарой для пирожков.

Отличающийся пищевой брезгливостью инспектор не преминул украдкой осмотреть пальцы торговки, и остался вполне доволен. Простенький, ухоженный маникюр, без жирного блеска или чёрных полос под ногтями. Манжеты рукавов осеннего пальто тоже удивляли опрятностью, навевая воспоминания о старомодных нарукавниках и передниках.

Про таких Фрол Карпович любил говорить: «Блюдёт себя». И, в данном случае, напарники не могли с ним не согласиться.

— Ещё раз здравствуйте, Евгения Вячеславовна, — доброжелательно поприветствовал женщину Швец, с некоторой галантностью склоняя голову. — Это мой коллега Сергей. Как вы понимаете, мы по поводу вашего соседа. Хотелось бы поговорить.

—

Да-да. Я как раз закончила работу, — отношение к продаже пирожков тоже понравилось Иванову — деловое, основательное. — И рада, что вы обратились ко мне первыми. Я сама собиралась идти в полицию. Узнавать, как и что.

... По дороге призрак успел поделиться с напарником впопыхах полученной информацией.

Торгующий рядом с женщиной пенсионер, тёзка Антона с отчеством Андреевич, позавчера, во второй половине дня угодил в больницу, избитый неизвестными. Его обнаружили прохожие у мусорных баков, неподалёку от дома.

Вызванная бригада медиков забрала пожилого мужчину в больницу по территориальности, где ему констатировали множественные гематомы по всему телу, сотрясение мозга и сломанное ребро.

Кто напал и за что — Антон Андреевич пояснить не смог ввиду плохого самочувствия. Оставался тайной и выбор места преступления. Почти окраина, вдали от магазинов с остановками.

Со слов Евгении Вячеславовны, мужчина жил один (овдовел семь лет назад, а дети разъехались), получал неплохую пенсию и занимался перепродажей всякой всячины больше для общения и борьбы со скукой, чем ради денег. Собирал или покупал поломанные вещи, восстанавливал, а после реализовывал с минимальной наценкой.

Отличался добротой, оптимизмом и жизнерадостностью.

— Когда у меня муж умер, — полурассказывала, полужаловалась женщина, — Антон Андреевич мне как опора стал. Рядом же стоим. Пошутит, улыбнётся, комплимент скажет. И всё искренне, без задних мыслей. Его многие из наших... в смысле, с «блошки», уважали.

Нечаянно упомянув соседа по бизнесу в прошедшем времени, она расплакалась, однако быстро взяла себя в руки.

— Про больницу тоже от наших узнала. Микромирок здесь маленький. Кто-то услышал, кто-то заметил. Участковый, опять же, с ним хорошо знаком. Сказал кому-то, а там слухи пошли.

— Участковый? — переспросил Серёга.

— Так говорят, — передёрнула плечами Евгения Вячеславовна. — Я в другом районе живу. А участковому вроде как дело расследовать поручили.

Инспекторы не посчитали нужным разъяснять женщине уголовно-процессуальные нюансы, мороча голову подследственностями, территориальностями и прочей юридической казуистикой.

Участковый и участковый, пусть будет так.

— Опрашивали? — Швец старался выражать сочувствие, ужимая положенные вопросы до минимума.

— Меня — нет.

— Вам что-то известно?

— К сожалению, — торговка пирожками извлекла из кармана платочек и, отвернувшись, принялась вытирать вновь выступившие слёзы, — я вряд ли чем смогу помочь... Вот, хочу в больницу съездить. Проведать Антона Андреевича.

Инспекторам стало неловко от того, что они, фактически, задерживают немолодую женщину на осенней сырой погоде. А у неё, наверняка, не самое лучшее здоровье. Давление, суставы, продрогшие от долгого стояния ноги — в общем, полный набор из того, что преследует человека в возрасте, постоянно находящегося на улице.