Про шакалов и волков
Шрифт:
— Третий справа натюрморт очень хорош.
Пресс-секретарь в очередной раз подивилась выдержке и чувству юмора своей благодетельницы, которая в любой ситуации умудрялась не только не терять присутствия духа, но и внушать спокойствие близким ей людям.
В отличие от миллиардерши голливудский актер был до предела взвинчен, порывался вскакивать со стула и беспрестанно требовал то американского консула, то посла, то телефонного разговора с самим президентом.
Когда в студию вошел Грунов, Крофт чуть не схватил его за грудки, но был сбит с ног Свищом. Пал-Пал
— Господин Крофт, если вы не ведете себя умно, я нуждаюсь просить нашего врача дать вам психотроп. Очень сильный психотроп для покоя. Доктор свободен — он делал первую помощь олигарху. Не надо примеривать русского финансиста, который, наверно, не пишет сейчас правой рукой.
— Змею, анаконду пригрела… — прошептала, сокрушенно кивая головой, Марта Матвеевна. На ее реплику Пал-Пал не отреагировал.
Крофт же, напившись воды и откинувшись на стуле, сказал с презрением:
— У вас отвратительный английский! Вы приезжаете в нашу страну и, даже не научившись говорить, получаете хорошее жилье и работу, чтобы в ответ всадить нож в спину американцам, которых продолжаете ненавидеть!
— А вот это ложь! — Пал-Пал нагнулся к лицу Крофта, окатив его такой клокочущей яростью, что актер зажмурился.
— Переводи ему, Алина! — крикнул он Вятской. Обернувшись к актеру и уже вполне взяв себя в руки, сказал: — Я благодарен вашей стране. У меня счеты к СВОЕЙ. Лживой и преступной России. И сейчас вы об этом узнаете подробно. Алина, будешь переводить каждое слово моего телефонного разговора! Думаю, глава Совета по противодействию терроризму и экстремизму при силовых структурах России — достаточная величина, чтобы выслушать нас и повлиять на принятие здравого решения.
И Пал-Пал действительно позвонил Главному контртеррористу России Глебу Глебовичу Крутому, которого лет тридцать назад знал лично, так как проходил под его началом срочную службу в армии. В Афганистане.
Генерал Крутой находился в своем кабинете, приехав по тревоге из-за событий на улице Замазина. В эти минуты он как раз говорил по телефону с главой ФСБ. Увидев, что на его личном мобильном высветился незнакомый московский номер, разговора не прервал, но, повесив трубку, тут же вызвал помощника:
— Проверь, что за телефон, — попросил он подчиненного, протягивая аппарат.
Глеб Глебович выглядел значительно старше своих пятидесяти пяти лет. Со времен службы в десанте существенно раздался вширь, обрюзг, впрочем, выправки и нахрапа не потерял. Он был коренаст, отличался громоподобным голосом и взрывным темпераментом, но эмоциям редко давал волю. В этом не было нужды, так как подчиненные ловили каждый жест, взгляд и интонацию генерала, которому очень подходила собственная фамилия.
Помощник влетел в кабинет через минуту, едва не крича:
— Это улица Замазина, институт! Они выходят на связь!
Крутой мгновенно взялся за трубку, приказав вызвать в кабинет еще нескольких помощников, а сам разговор, естественно, записывать…
Грунов сидел спиной к заложникам и неотрывно смотрел на стационарный телефон, находящийся на письменном столе. Он был уверен, что Крутой перезвонит. Когда раздалась нежная трель, Пал-Пал взял с улыбкой трубку и напевным голосом поприветствовал бывшего прапорщика.
— Здравствуйте, Глеб Глебович. Сержант Грунов у аппарата.
Генерал заговорил после небольшой паузы:
— Ну, здравия я тебе, пожалуй, желать не буду, а сразу спрошу: все ли заложники живы и здоровы?
— Без сомнения. Обеспечены водой и даже медицинской помощью.
— Ну, и чего ради эта бойня? Два полицейских, три телохранителя, раненые гаишники… Ты обречен, Грунов.
— Ну, это спорное утверждение, хотя с вашими регалиями только так и должно вести беседы с выродками-террористами, пользуясь газетной терминологией. А насчет целей… Она одна. И вы ее знаете.
От неожиданности Крутой не сразу сообразил, как реагировать, и потому повисла пауза. Грохнув кулаком по столу, Глеб Глебович, едва сдерживаясь, процедил:
— Так, «вечер перестает быть томным». Жду короткого и ясного изложения требований.
— Мы с моими товарищами хотим того же, чего хотели когда-то и вы, товарищ генерал. Впрочем, тогда вы были прапорщиком. И очень неплохим, надо сказать.
— Еще короче! — взревел генерал.
— Помнится, и вы хотели поквитаться с этой страной. Отомстить за кровь наших товарищей, слезы их матерей, изломанные судьбы. Ничего ведь не изменилось? В чеченскую мясорубку попали бесправные мальчишки из простых семей, а ВАШИ детки и детки тех, кто пришел сюда изображать любовь к поэзии, пристроились и жируют. Жалкая прослоечка, пляшущая на теле нищей, спившейся, бесправной страны! И эта страна в лице МОИХ мальчишек говорит вам: хватит! Мы не шакалы, подбирающие объедки после кутежей зажравшихся волков. Мы сами — сила и власть. И демонстрируем ее всему миру!
Крутой обвел тяжелым взглядом своих замов, которые сидели, потупив глаза и, с силой откашлявшись, заговорил громким командным голосом:
— Не родился еще на свет террорист, который бы не прикрывался треском таких вот красивых и вроде бы справедливых фраз. Но за твоим гуманизмом на крови и насилии ничего не стоит, кроме ненависти и психопатичной жажды славы. Или власти. Или денег. А может, и того и другого вместе?! А, Пал-Пал?!.. И еще вот что я тебе скажу, бывший сержант ВДВ, звание которого ты испоганил и осквернил, — генерал взял значительную паузу. —
Ни ТОЙ, ни ЭТОЙ стране я никогда не хотел мстить — это слово лишено для меня смысла и правды. Я офицер и могу только служить! Понял ты, отморозок?! — Крутой взревел так громко, что графин на его столе задребезжал.
Пал-Пал отдернул трубку от уха.
— Не смейте так говорить со мной! — прошипел он. — Сила все же на моей стороне, — он махнул рукой Николаю Николаевичу, и тот, подойдя к Крофту, дал ему небольшую затрещину. Актер дико закричал, ругаясь последними английскими словами.