Проблема SETI
Шрифт:
Впрочем, ладно, — он устало махнул рукой. — О вас мы поговорим особо. На редколлегии. Сейчас нам предстоит попробовать выпутаться из того нелепейшего положения, в котором мы все оказались по милости товарища Рыбникова. Прежде всего я должен принести вам, — он обратился к Кохановскому, — мои глубочайшие извинения за безответственные, нет, более того — за авантюристические действия наших сотрудников — они понесут за это должное наказание. Далее, я должен отложить все самые неотложные дела, ради которых, собственно говоря, я и приехал сюда раньше времени, и с глубочайшим вниманием выслушать
Кохановский встрепенулся было, но Фрол Петрович остановил его движением руки.
— Прошу прощения, еще минуту. Кстати, я хотел бы все-таки знать, кто же исполнял мою роль в мое отсутствие.
Я сделал шаг вперед.
— Моя фамилия Борисов.
— Это я уже слышал.
— Я инженер… Работаю в НИИ… Здесь я — в качестве автора анкеты…
— Ах да, вспоминаю. Если не ошибаюсь, это ваша супруга приходила уговаривать меня напечатать эту анкету. Если бы я знал, чем все это кончится… Но все-таки — как же вы могли… как вы могли, товарищ Борисов?
Я окончательно стушевался.
— Не знаю… — бормотал я. — Меня попросили…
— Впрочем, что ж, — прервал главный редактор мое бормотание, — бесполезно сейчас задавать такие вопросы. Давайте вместе выпутываться из этого положения. Все мы виноваты перед этим человеком, — он указал на Кохановского. — Я виноват в том, что плохо воспитывал своих подчиненных (если бы кто-нибудь мне сказал, как надо воспитывать взрослых людей!). Итак, слушаю вас, — он опять повернулся к Кохановскому.
Я не знал, оставаться ли мне в кабинете или немедленно уйти. И если я остался, виной тому, наверное, оцепенение, в котором я пребывал с самого того момента, как в кабинет вошел Фрол Петрович и я осознал, что это именно он. Кроме того, мне казалось, что, оставаясь на месте происшествия, я каким-то образом искупаю свою вину и что, напротив, мой уход будет напоминать бегство с поля боя.
— Не знаю… — проговорил наконец Кохановский. — Почти все, что я хотел сказать вам, я уже сказал… Вот этому человеку, — он простер руку в мою сторону, — выдавшему себя за вас… И тем самым подписал себе приговор… Не знаю, стоит ли повторять все, что я сказал…
— А вы коротко. Самую суть, — посоветовал ему Фрол Петрович.
Мне почему-то казалось, что он не уловил существа дела, а именно — что Кохановский выдает себя за инопланетянина. Мне казалось, что он воспринимает его просто как настырного посетителя, от которого его, главного редактора, решили оградить таким дурацким образом.
И в ту же минуту, словно бы отвечая на мои сомнения и недоумения, Фрол Петрович спросил Кохановского:
— Если не ошибаюсь, вы хотите нас уверить, что прилетели с другой планеты?
— Да.
— А как вы это можете доказать?
— Опять доказательства! — вскинулся Кохановский и схватился за голову.
— Ну а как же иначе? — продолжал Фрол Петрович. — Вы поставьте себя на наше место.
Воцарилось молчание.
— Хорошо, — сказал наконец Кохановский, — дайте мне лист бумаги и карандаш. Я представлю вам доказательства.
Он придвинулся к столу и стал что-то писать. Писал он медленно, то и дело останавливаясь, глядя куда-то в стенку и грызя конец карандаша, как бы мучительно что-то припоминая. Наконец он кончил и протянул листки Фролу Петровичу. На них были какие-то математические формулы.
— Что это?
— Это доказательство так называемой теоремы Ферма. Как известно, здешние математики вот уже более трех столетий безуспешно пытаются получить его.
Фрол Петрович вертел листки, не зная, что с ними делать. Наконец он сообразил, что они дают удобный повод, чтобы закончить аудиенцию.
— Хорошо, — сказал он. — Мы покажем это специалистам. А после, если не возражаете, продолжим наш разговор.
Листки с формулами я направил на консультацию специалистам-математикам. Около месяца от них не было ни ответа, ни привета. Все это время Кохановский аккуратно через день звонил мне по междугородному: «Ну что? Ну как?»
Наконец заключение математиков пришло. В нем говорилось, что в рамках использованного математического аппарата доказательство знаменитой теоремы осуществлено, по-видимому, корректно, однако не вполне ясен вопрос, насколько корректен сам аппарат; хотелось бы побеседовать с автором данной работы и получить у него дополнительные сведения.
Я прочел это заключение Кохановскому, когда он в очередной раз мне позвонил.
— Но я вовсе не автор «данной работы», — сказал он. — Я вообще не математик. Это доказательство я взял в готовом виде из учебника, которым пользовался когда-то в юности. Учебника у меня с собой, как вы понимаете, нет: он мне тут, на Земле, без надобности. Выкладки я привел по памяти. Объяснять вашим мудрецам, на чем основан применяемый там математический аппарат, не хочу… Да и не имею права. Это было бы нарушением Конвенции. Пусть сами поднапрягут мозги…
Внезапно меня озарило: он боится нарушить Конвенцию — ведь это же простой способ отделаться от него.
— Послушайте, Кохановский, — сказал я, — а вам не кажется, что все ваши поступки, — с тех пор, как вы заинтересовались нашей анкетой, — идут вразрез с этой вашей Конвенцией? И что снова вы за это поплатитесь рано или поздно?
В трубке наступило молчание.
Потом Кохановский заговорил как-то быстро, сбиваясь и путаясь:
— Нет, не то, не то вы говорите… Это дело тонкое, не такое простое, как вы думаете…
Внезапно он повесил трубку.
На следующий день мне позвонил по внутреннему главный.
— Ну, как ваш инопланетянин? Как его теорема Ферма?
Я сказал, что, по мнению специалистов, весьма похоже, что доказательство истинное, есть, правда, кое-какие вопросы…
— Вы вот что, Юрий Александрович… — главный замялся — Если он вдруг появится опять… Вы его приведите ко мне…
Я был в недоумении.
— Зачем, Фрол Петрович? Мы ведь так от него никогда не избавимся. А я вроде бы нашел способ, как от него отвязаться…