Проблема выживания
Шрифт:
Но Ростик считал, что она сделала это зря. В отсеке было полно других людей, гораздо менее ценных, на которых можно было ставить подобные эксперименты. В конце концов, если нужно, то он мог бы сам… Когда ему сказали, он попытался устроить ей скандал. К сожалению, для настоящего протеста у него осталось слишком мало сил, и он не сумел внушить матери, что не следует делать того, чего не следует делать вообще. И вот она опять, кажется, начала экспериментировать… Теперь прорывы происходили очень часто, несколько раз в день, недостатка в саранче не было. Как он слышал,
Внезапно он увидел в конце коридора знакомую фигурку. Это была Любаня. Несмотря на палочку в левой руке, к ней возвращалась ее походка. Она шла к ним, здороваясь с кем-то по пути, поправляя одеяла, поглаживая ребятишек по голове. Ее узнавали, ее уже любили тут, ее нельзя было не любить.
Она приходила к Ростику регулярно. На его замечание, что она вполне может переселиться в их отсек, она ответила, что полюбила эти прогулки и не хочет их лишаться. А мама холодновато заметила, что в ее положении такие моционы – главное условие восстановления сил. Так она и расхаживала по всему подземелью, и никому не приходило в голову, что может быть иначе.
– Привет, – поздоровалась она. – Что сегодня наверху?
Ростик опять подавил в себе желание рассказать о своих подозрениях.
– Как всегда – расселись по всему городу, только еще более толстым ковром, чем обычно. И откуда они берутся – сплошная шевелящаяся масса, снега не видно.
– А может, откроем дверь, – предложила Любаня, – и устроим на них охоту? Поедим хоть вволю…
Опять двадцать пять.
– Открыть дверь – не сложно, но возникнет проблема, когда мы попробуем ее закрыть.
– Это проблема мужчин, – хмыкнула Любаня.
– Мужчин? – переспросил он.
Вздохнул, снова потер глаза и стал, прищурившись, осматриваться. Как ни туманны были дальние углы убежища, как ни скверно было освещение, за то время, которое они провели тут, он узнал каждого человека. И, разумеется, мог считать.
Итак, в этом помещении находилось около трех тысяч человек, хотя оно не было самым большим из трех больничных убежищ. Но другие были не намного больше, так что разницей, при подсчете на глазок, можно было пренебречь. Из этих трех тысяч – мужиков осталось едва ли четыре сотни человек. При условии, что считались даже мальчишки, вроде Бойца.
Ростик оторопел от неожиданности, когда пришел к этим цифрам. Но если этот процент оставить и для других подвалов, разбросанных по городу, то получается…
Получалось очень плохо. Неужели такой кровавой оказалась война, подумал Ростик, Неужели наше положение настолько скверно? А наши отцы-командиры, черт бы их подрал, даже ничего нам не говорят?!
И поневоле в его сознании созрела и утвердилась идея. Командиры – вот о чем теперь он будет думать едва ли не чаще, чем о саранче. Руководство – которое вогнало город в гибельный штопор и не сумело спасти людей, которых даже в Полдневье можно было спасти.
Он был уверен, что все можно было сделать лучше – и людей сохранить, и надежду. Стоило только получше подготовиться, хотя бы запасти больше воды.
Глава 32
Утро
Он уснул, сидя за окулярами, пытаясь смотреть на то, что происходило наверху даже после того, как погасло солнце. Потом несколько раз просыпался, даже прошелся по подземелью в сторону, где располагались врачи, и нашел маму. Она спала, и он не решился будить ее. И тогда-то почувствовал, что на весь его мир, на все, что делало его личностью и человеком, опустилась непроглядная тьма, сравнимая лишь с той, которая царила наверху.
Он снова сел за прибор, почти тотчас окунувшись в полусон-полубред. Дважды просыпался от каких-то голосов и лишь потом понимал, что говорил сам, но на разные голоса, словно эстрадный декламатор. Совсем под утро появился Боец, который предложил ему подежурить у окуляров, но Ростик отказался. Он хотел увидеть, как его Боловск снова заливает свет утреннего солнца в зените. Как всегда.
Потом стало светлее, с нового востока – он уже и не мог вспомнить, где находился старый, – наползло пятно рассвета. И вдруг, как всегда тут бывало, свет обрушился на все, что он видел. На снег, на бесконечные фестоны зубастой саранчи, на серые стены домов…
Вдруг подул ветер. Это была пурга, самая настоящая, какой здесь Ростик еще не видел. Воздух словно бы ожил, свежий снег возник откуда-то и принялся лупить в его окуляры прекрасными, как на Земле, скрученными косами. Это было так здорово, что он даже сжал зубы, чтобы не давать волю переживаниям.
И тогда произошло самое удивительное. С одной ветки полуобглоданного дерева черное облако саранчи взлетело вверх… Но снова обвалилось на соседнюю ветку. Потом то же самое произошло на другом дереве… Но скоро саранча уже не садилась, она поднималась все выше.
Спустя минут десять вся поверхность, которую Ростик видел перед собой, курилась, выбрасывая вверх, в змеившееся от вихрей пространство темный дым зубастых крысят… И вот уже саранчи в воздухе было больше, чем снежинок. Вот она закрыла собой дома, деревья… Подобное Ростик видел только однажды, в день, когда она прилетела. Это было три недели назад, или больше?
Он отвалился от окуляров, нашел взглядом Бойца.
– Посмотри, кажется, она снимается.
Он слез с табуретки и пошел по коридору. Ему навстречу мама несла миску похлебки, чтобы покормить его. Несмотря на голод и жажду, Ростик не обратил на миску почти никакого внимания.
– Саранча улетает.
Миска в руке мамы задрожала так сильно, что она, испугавшись, что прольет, поставила ее на ближайшую больничную тумбочку.
– Ты уверен?
Ростик кивнул. Мама улыбнулась, потом рассмеялась, схватила Ростика за руки, как в детстве, крутанулась с ним вместе.