Проблески золотого детства
Шрифт:
Мой первый опыт смерти не был простой встречей. Он был во многом сложный. Умирал человек, которого я любил. Я знал его, как своего отца. Он вырастил меня в абсолютной свободе, ни заповедей, ни подавлений, ни запрещений. Он никогда не говорил мне «Не делай этого» или «Делай то». Только теперь я могу осознать красоту этого человека. Старику очень сложно не говорить ребенку «Не делай этого, сделай то», или «Просто сиди здесь, ничего не делай», или «Сделай что-нибудь, почему ты просто сидишь и ничего не делаешь?» Но он никогда так не делал. Я не помню ни одного случая, когда он пытался вмешаться. Он просто уходил. Если он думал, что то,
Однажды я спросил его: «Нана, почему ты иногда закрываешь глаза, когда я просто сижу рядом с тобой?»
Он ответил: «Сейчас ты этого не поймешь, но когда-нибудь, это возможно. Я закрываю глаза, чтобы не мешать тебе делать то, что ты делаешь, правильно это или нет. Это не мое дело препятствовать тебе. Я забрал тебя у отца и матери. Если я не могу дать тебе свободу, тогда зачем же было забирать тебя у родителей? Я забрал тебя только для того, чтобы они не мешали тебе. Как же я могу вмешиваться?»
«Но ты знаешь, — продолжил он, — иногда возникает огромное искушение. Ты такое искушение. Я никогда не знал, иначе я бы не стал рисковать. Ты гениален в том, что касается неверных занятий. Я удивляюсь, сказал он, — как ты умудряешься столько делать неверно. Или я сошел с ума… или ты».
Я сказал: «Нана, тебе не надо беспокоиться. Если кто-то и сошел с ума, то это я». И с того дня я говорил людям: «Не обращайте на меня внимания, я сумасшедший».
Я сказал это, чтобы утешить его, и я до сих пор говорю это, чтобы утешить людей, которые на самом деле сошли с ума. Но когда вы находитесь в сумасшедшем доме, и вы единственный, кто не сошел с ума, что вы можете сделать, кроме как говорить всем: «Расслабьтесь, я сумасшедший, не воспринимайте меня серьезно». Это то, что я делал всю свою жизнь.
Он обычно закрывал глаза, но иногда искушение было слишком сильным… Например, однажды я ездил верхом на Бхуре, нашем слуге. Я приказал ему быть лошадью. Сначала он был смущен, но моя бабушка сказала: «Что в этом плохого? Разве ты не можешь немного поиграть? Бхура, будь лошадью!» И он начал делать все, что делает лошадь, а я ездил на нем верхом.
Это было слишком для моего деда. Он закрыл глаза и начал монотонно петь свою мантру: «Намо арихантанам намо… намо сиддханам намо».
Я, конечно, остановился, потому что когда он начинал петь свою мантру, это означало, что для него это слишком. Пришло время остановиться. Я встряхнул его и сказал: «Нана, вернись, нет необходимости петь мантру. Я прекратил игру. Разве ты не видишь, что это была всего лишь игра?»
Он посмотрел мне в глаза, я посмотрел ему в глаза. На мгновение было тихо. Он ждал, когда я заговорю. Ему пришлось уступить; он сказал: «Хорошо, я буду говорить первым».
Я сказал: «Это хорошо, потому что если бы ты продолжал оставаться в молчании, я бы молчал всю свою жизнь. Хорошо, что ты заговорил, чтобы я мог ответить тебе. Что ты хочешь спросить?»
Он сказал: «Я всегда хотел спросить тебя, почему ты такой озорной?»
Я сказал: «Это вопрос, который ты должен приберечь для Бога. Когда ты встретишь его, спроси: «Почему ты создал этого ребенка таким озорным?» Ты не можешь спрашивать об этом меня. Это все равно что спрашивать: «Почему ты это ты?» Как может быть дан ответ на этот вопрос? Что касается меня, меня это не волнует. Я просто являюсь самим собой. Позволено ли это или нет в этом доме?» Мы сидели в саду.
Он снова посмотрел на меня и сказал: «Что ты имеешь в виду?»
Я сказал: «Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Если мне не разрешается быть самим собой, тогда я не войду больше в этот дом. Поэтому, будь ясен со мной: или я войду в этот дом с разрешением быть собой, или я забуду этот дом и стану странником, бродягой. Скажи мне ясно, не колеблясь, давай!»
Он засмеялся и сказал: «Ты можешь войти в дом. Это твой дом. Если я не смогу сдержаться и буду вмешиваться в твою жизнь, тогда я покину этот дом. Тебе не нужно уходить».
Вот, что он сделал. Через два месяца после этого разговора его больше не было в этом мире. Он не только покинул дом, он покинул все дома, даже тело, которое было его настоящим домом.
Я любил этого человека, потому что он любил мою свободу. Я могу любить только, если уважается моя свобода. Если мне придется торговаться и получать любовь, платя за нее свободой, тогда эта любовь не для меня. Это для других смертных, это не для тех, кто знает.
В этом мире почти каждый думает, что любит, но если вы посмотрите на всех любящих, то увидите, что это пленники друг для друга. Какая странная любовь, если это любовь, которая создает преграды! Разве любовь может стать преградой? Но в девяносто девяти целых и девяти десятых процента случаев так и происходит, потому что с самого начала любви не было.
Это факт, что обыкновенные люди только думают, что любят. Они не любят, потому что когда любовь приходит, где «я» и «ты»? Когда приходит любовь, она немедленно приносит чувство свободы, необладания. Но такая любовь, к сожалению, встречается очень редко.
Любите, оставаясь свободными, если у вас это есть, вы король или королева. Это и есть настоящее Царствие небесное - любовь и свобода. Любовь дает вам корни в земле, а свобода дает вам крылья.
Мой дедушка дал мне и то, и другое. Он дал мне свою любовь, больше чем он когда-либо давал моей матери или моей бабушке; он дал мне свободу, которая является величайшим подарком. Умирая, он дал мне это кольцо, и со слезами на глазах сказал мне: «У меня больше ничего нет, чтобы дать тебе».
Я сказал: «Нана, ты мне уже дал самый ценный подарок».
Он открыл глаза и сказал: «Какой?»
Я засмеялся и сказал: «Ты забыл? Ты дал мне свою любовь, и ты дал мне свободу. Я думаю, что ни у одного ребенка не было никогда такой свободы, какую дал мне ты. Что еще нужно мне? Что еще ты можешь дать? Я благодарен. Ты можешь умереть в мире». С тех пор, я видел много умирающих людей, но умереть мирно очень сложно. Я видел только пятерых, кто умер мирно: первым был мой дедушка; вторым был мой слуга Бхура; третьей была моя Нани; четвертым был мой отец; а пятым был Вималкирти.
Бхура умер просто потому, что он не мог себе представить жизни без хозяина. Он просто умер. Он расслабился в смерти. Он пришел с нами в деревню моего отца, потому что он правил воловьей повозкой. Когда на протяжении нескольких мгновений он ничего не услышал, то спросил меня: «Бета», это означает «сын», — «все хорошо?»
Снова и снова Бхура спрашивал: «Почему такая тишина? Почему никто не разговаривает?» Но он был человеком, который не стал бы заглядывать за занавес, который отделял его от нас. Как он мог заглянуть за занавес, когда там была моя бабушка? В этом была проблема, он не мог посмотреть. Но снова и снова он спрашивал: «Что случилось? Почему все молчат?»