«Пробудись, железо!»
Шрифт:
Пабло лишь покачал головой в ответ – было видно, что он сомневается.
– Так и скажем, – повторил дон Карлос. – Мне опасаться нечего. Я ничей. А у тебя семья.
Ход времени – большая загадка. Стоит лишь подумать, что времени мало, как оно разгоняется до невероятной быстроты и истекает быстрее, чем вода успевает уйти в песок. Но если не знать, сколько его… Казалось, небо за окном даже не думает становиться светлее.
– Позволь спросить, сеньор, – Пабло нарушил затянувшееся молчание. – Как ты умудряешься так жить?
– Как? – не понял
– Одиноко. Быть ничьим.
– А что такого? Сколько существ на белом свете живут именно так!
– Но не люди же! Люди живут ради чего-то или кого-то.
– Скорее бы к судье! – с невеселым смехом воскликнул дон Карлос. – Его вынужденное любопытство не сравниться с твоим праздным! Я, право, не вижу, как одиночество может мешать иметь цель в жизни.
– Ну я это… Я видел много людей, – виновато произнес Пабло. – Ты не похож ни на кого из них. Сеньоры и вояки гоняются за властью и славой, купцы – за богатством, люди попроще держатся за жизнь – для них это семья и какой-никакой достаток… Все ради чего-то.
– Ради чего ты? – спросил кабальеро.
– Я спросил первым!
– И первым ответишь.
Пабло задумался.
– Пожалуй, ради своей семьи, – наконец ответил он.
– Но ты был солдатом!
– Был! После того, как ты присягаешь королевству, берешься за оружие во имя королевства, и за королевство же люди короля тычут в тебя пиками, верить в королевство я перестал. Семья, это последнее, черт возьми, что по-настоящему есть у человека, что не предаст! Я нашел своих людей и живу ради них.
Вальехо говорил с жаром. В памяти его встали события двадцатилетней давности – одна из войн, столь редких на Острове. Когда старый король умер, не оставив наследников-мужчин, внезапно явившейся с Материка герцог Фердинанд Молниеносный – дальний родственник покойного государя – заявил свои права на трон. Герцог подкрепил свое слово шестью тысячами наемников, и наследование обрело скверное сходство с завоеванием.
Алькальд Западного удела не признал новоиспеченного короля, но что могла одна терция против шести тысяч? Непокорных разгромили в неравной битве, и рядовой пикинер Пабло Вальехо чудом остался жив, хотя не вполне невредим.
– Теперь твой черед, – сказал он.
– Что ж, изволь, – дон Карлос поднялся и медленно обошел камеру кругом, дернул решетку – та не поддалась. – Признаюсь, мне неизвестно, ради чего. Тут не ради чего-то. Скорее – наперекор всему.
– Это как?
– Очень просто. Когда тебе не нравится то, что твориться вокруг, но ты даже не догадываешься, как это изменить. А хоть бы и знал – сил все равно недостаточно. Тогда следует сопротивляться, чтобы после не винить себя в сдаче без боя!
– Точно как мы двадцать лет назад, – вздохнул Пабло.
– Я тогда был ребенком, – проговорил дон Карлос. – В моем родном Северном уделе земли мало, зато каждый третий – идальго. Может, поэтому их устремления на поверку простонародны – когда достаток под сомнением, не до спеси. Даже родовое имение становится обузой, не принося ничего, кроме хлопот. Потому все стремятся на государеву службу в столицу, или хотя бы в Срединный удел. Отец хотел бы видеть меня чиновником при дворе короля – неважно, какого. Но я хотел быть воином, и настоял на своем.
– Стоит ли говорить, – продолжил рыцарь, – Что нужда притащилась за мною в столицу. Жалование гвардейца не покрывает его расходов, это знает каждый в Королевской Сотне. Тогда наперекор нужде да еще безразличию короля – он ведь числится капитаном собственной гвардии… – кабальеро умолк и закрыл глаза. От дурных воспоминаний словно вернулась утихшая боль в голове.
***
Солнечный свет изливается с полуденного неба; он отражается от белых стен домов, окруживших площадь, и кажется, что солнце светит отовсюду, и некуда спрятать глаза. Хочешь – подставь их нестерпимому свету, хочешь – опусти взгляд. И узри толпу, собравшуюся поглазеть на твою позорную казнь…
Альгвазилы хватают осужденных под руки, одного за другим волокут на эшафот. Оттуда, точно из другого мира, доносится стук – падают на помост сорванные знаки рыцарского отличия, глашатай зычно выкрикивает один и тот же вопрос. Разнятся только имена:
– Дон Энрико дель Торо!.. Дон Рикардо де Айла!.. Узнает ли государь этого человека?
И всегда один и тот же ответ короля, короткий и жестокий, как удар клинка:
– Нет, не узнаю!
Грубая хватка двух альгвазилов – ноги вдруг перестают слушаться и тащатся по ступеням эшафота, словно тряпичные. Свет наверху еще ярче – хочется зажмуриться, но и тут перед глазами останутся раскаленные белые круги. На колени ставят сильным тычком, словно хотят вбить ногами в доски.
– Дон Карлос де Альварадо!..
***
– Всё закончилось тем, что мы вдесятером оказались на Дальних Землях Его Величества, – закончил свой рассказ кабальеро. – Впрочем, тамошние владыки не знают, что это его земли. Выжить там можно только наперекор всему. Не выжить куда легче. Наперекор опасностям я уцелел, наперекор унижениям вернул себе рыцарское звание. Сам маршал Ихо-де-Леон посвятил меня – это дорогого стоит.
– Неужто Ихо-де-Леон? – ахнул Пабло. – Ты, должно быть, великий воин!
– Были воины сильнее и отважнее меня, – отмахнулся дон Карлос. – Примером настоящей рыцарской доблести был для меня дон Рикардо – мой десятник в Королевской Сотне. Его единственного из нас не страшила Казнь Чести. Просто он понимал, что честь казнить невозможно. Этот человек готов был постоять за каждого из нас и стоял до конца. В бою его не брало оружие – но от какой-то дрянной лихорадки дон Рикардо сгорел за несколько дней. Даже на смертном одре умудрился пошутить. Нас кроме него тогда оставалось четверо живых. Он собрал нас и сказал: «Встаньте в ряд у моей могилы, а Хосе пускай повернется к вам спиной и бросит мою перчатку. Кто поймает – тот следующий!».