Пробудившая пламя

Вайнир Кира

Ираидала удивляла. Я помнил красивую куколку, которую довести до слёз могло любое дуновение ветра. Неприспособленная ни к чему, не способная выжить за стенами гарема, просто, бывшая не в состоянии обойтись без слуг, наложница, которая считала, что смысл её жизни любить меня. Кроме этого я ничего сказать о ней не мог.

Я увлёкся ею, внешностью, ощущением того, что вот для этой куколки я весь мир и ничего более просто не существует. Все разговоры с ней были одинаковыми и на одну и ту же тему её бесконечной любви. Оказалось, что мне просто не хватило мозгов и желания посмотреть чуть глубже, сделать гребанных пару

шагов в её сторону. Для совсем юной девчонки, её чувства были важнее всего остального. А я принимал как должное, не смог оценить.

Сейчас же, когда я оказался в ситуации, почти проигранного боя, мне, как нарочно, представилась возможность увидеть настоящую Ираидалу. Начиная от обозов, строек, обустройства лагеря и заканчивая воспитанием детей. Я не знаю ни одного примера в истории своего рода, когда бы наложница принимала ребёнка своего господина от другой, как своего! Даже лари Лайна никогда бы этого не смогла. Она и так очень хорошо ко мне относилась, а если ещё и учесть, кто был моей матерью, то и вовсе к ней никакого вопроса не возникало.

Но Далли вообще никак не отделяла Марса от себя или своих детей. Точнее, она всех моих детей считала своими. И я был уверен, что и дети ей платят взаимностью. И как могло быть по-другому?

Наследники не воспитывались родителями, им никто не уделял такого внимания. Няньки, воспитатели, необходимые учителя. Родители дарили подарки и иногда навещали, чтобы не давить на детей, не навязывать им своего образа мышления и не оказывать на них влияния. Тогда дети вырастали свободными в своих взглядах, без уз привязанностей, что мешали принимать правильные решения.

И вначале Ираидала вела себя так, как и положено. Но после покушения, лари просто послала к хребту все правила, и окружила детей вниманием и заботой. И в отличие от меня, дети отказываться от предложенного им места в сердце Ираидалы не стали. Только вот я всё время вспоминал, что детей забирают от родивших их наложниц, чтобы эти самые наложницы не могли их использовать, как оружие, настраивая против отцов или детей от других наложниц.

Я очень внимательно слушал рассказы Файрида о словах и разговорах Ираидалы и поражался. Она смогла вывернуть откровенно паршивую ситуацию и, оказавшись в таком положении, не рассыпать вокруг обвинения, а подчеркнуть важность и значимость назначения оманлиром моим детям именно Геликарнак.

Эта женщина не просто нравилась и привлекала внимание своей красотой, она удивляла из раза в раз, она заставляла думать о себе. И с каждым новым открытием ценность добычи в этом походе только возрастала!

Любил ли я Ираидалу? Я не смогу ответить на этот вопрос. Выделял из всех всегда, ночи с ней дарили удовольствие, как ни с кем другим, её откровенность и сила её чувства ко мне поначалу сильно тешили самолюбие.

Чувство вины из-за последних открытий заставило внимательно к ней присмотреться, взглянуть на всё с её точки зрения, сосредоточить на ней всё своё внимание. А потом я уже не мог ничего изменить. Этот взгляд, голос, наклон головы, привычка поглаживать костяшки пальцев пальцами другой руки, когда она слушала или размышляла... Такие знакомые и в то же время нет, жесты. Как зверь, почуявший в гон свою самку, не сможет уйти с территории, так и я не смогу сейчас уже отказаться от Ираидалы и оставить её в покое, чего она сейчас похоже хочет.

Она

вела себя не так, как вела бы на её месте любая другая. Она думала не так, как все вокруг. Она поступала так, как ни одна наложница никогда и не посмела бы. Она словно превратилась из пусть и красивой, пусть и с благородной кровью, но обычной рабыни, в ту, кто была рождена госпожой, привыкшей нести ответственность, и заботиться о подданных, о благосостоянии.

Превратилась или была такой!?

– "Обозы, Берс, кверхи, гавань, содержание вдовам"– перечислял я сам себе мысленно.

Рабыня? Нет. Может кровь огненных? А может то, чему её учили с младенчества, просто память скрыла вместе с событиями, из-за которых она оказалась невольницей, рабыней на продажу? Да и эта кровь, наличие которой показали амулеты торговцев... Лучше бы она спала! Если Ираидала обретёт пламя, как она мечтала раньше, то вряд ли она сейчас выберет меня. Мужчину, от которого она ничего хорошего не видела, который принёс ей столько обид, из-за которого было столько слёз. Нужен ли ей тот, кто не уберёг, не защитил, кого она сама обвиняет в том, что променял её на удовлетворение похоти? Нет. Сейчас она воспользуется шансом, чтобы уйти.

Так случилось, что я знаю тайну отца и его лари! И знаю самый большой страх отца, кажется, я его унаследовал. Только у меня ещё есть надежда, что Далли не вспыхнет.

Сейчас наблюдая, как держится Ираидала в седле, ловлю себя на мысли, что всегда, в любой момент мог представить её лицо до мелочей, вздох и точная картинка перед глазами. Попытался вспомнить остальных, и только размытый образ перед глазами. Даже об Анаис помню только общие черты, а ведь видел её совсем недавно.

Мог ли я по молодости, глупости и из-за гордыни вовремя не почувствовать, что встретил свою пару, половину? Не заметить очевидного?

А вот чего я точно не смог пропустить, так это того, насколько привычно Ираидала устраивалась спать в походных условиях. Натягивала полог, не дожидаясь, когда для неё это сделает кто-то из сопровождения. Сама разводила костёр, готовил на весь немаленький отряд, крутясь между нескольких больших походных котлов. И как быстро засыпала на земле.

И можно, конечно, пошутить, что совесть чиста, как это сделала сама Ираидала, но я-то точно знал, что какой бы там кристально чистой эта совесть не была, спать на земле, даже на походной скатке, то ещё удовольствие. Даже новобранцы бессмертных на первых полевых учениях не могут первое время выспаться. Хоть плохая, но кровать всегда удобнее, чем земля. И то, что наложница из гарема, за год умудрилась научиться, не только спокойно засыпать в таких условиях, но и считать их достаточно комфортными, потому что она высыпалась, меня пугало.

Счёт к самому себе разрастался, как пожар в бедном квартале. Что совсем не способствовало моему спокойствию. Тем более на фоне проснувшихся собственнических инстинктов. Больше всего я сейчас хотел схватить эту упрямицу, вернуть во дворец, где ей и место, запереть в собственных покоях, потому что уверен, что и расположены они как надо и условия там максимально комфортные, и рычать, как её гронх, на любого, кто посмеет меня беспокоить. И сдерживать эти порывы становилось всё сложнее.

К концу пути гронх начал заметно нервничать и торопиться, вырываться вперёд и возвращаться обратно к Ираидале.