Пробудившие Зло
Шрифт:
— Слышь, Хобот, — стараясь не смотреть в маленькие колючие глазки пассажира, произнес Пельмень, пришлепывая пухлыми губами, — на кой хер мы сюда прикандехали? Ты чё, столько ехал, чтобы на заброшенный колывановский погост глянуть?
Хобот молча залез в карман и вытащил пачку «Беломора». Не торопясь, размял папиросу пальцами, затем дунул внутрь «гильзы», выдувая крошки табака, после чего, зажав бумажный мундштук в зубах, фигурно замял его. Пока Хобот «колдовал» с папиросой, Пельмень выудил откуда-то мятую жестяную зажигалку. Чиркнув колесиком по кремню несколько раз, ушастик запалил пропитанный бензином фитиль и поднес трепыхающийся огонек к кончику папиросы Хобота. Носастый втянул воздух, раскуривая
— Хобот, ну так чё? Мне уже на перекличку через полчаса…
— Не вякай, сявка! — прогундосил Хобот, осматривая развалины. — Не будут для тебя сегодня кадры рисовать — я дубаку «катю» отслюнил… До утра не хватятся — «химия — это те не «крытка», — поучительно произнес он. — Харе базарить, хватай ковырялку и похиляли!
После того как авторитет «вывалился» из мотоциклетной коляски, Пельмень вытащил из нее лопату:
— Чего копать будем, Хобот? Тута только могилки одни…
— Картоху, Пельмень, картоху копать будем! — весело оскалился носастый, гоняя обсосанный папиросный окурок из одного уголка рта в другой. — Так, от церквухи по правую сторону, шестая крайняя могилка, — бубнил себе под нос Хобот, не преставая вертеть головой по сторонам.
Пельмень нерешительно топтался рядом, размышляя, за каким дьяволом притащился на заброшенный погост прожженный вор-рецидивист Хобот. С Носастым Пельмень познакомился лет пять назад, в лагере под Каменском, где авторитет Хобот был поставлен смотрящим. По неизвестной причине Хобот отчего-то вдруг проникся симпатией к мелкому жулику Славке Первухину, по глупости попавшему на кичу: в обиду не давал, благоволил во всем, так что сиделось Пельменю за спиной Хобота вполне комфортно. И именно с подачи смотрящего, года через два надоумившего Первухина накатать «нужную гумагу», перекинули Пельменя из лагеря на расконвойку — «химию», да не куда-нибудь, а в родную Нахаловку. И вот сегодня после обеда с «золотой справкой» на кармане в поселок заявился и Славкин благодетель собственной персоной. Перетер о чем-то с кумом и дубаками, и Пельменя отпустили со стройки, передав в полное распоряжение откинувшегося уголовника. Хобот мгновенно взял Славку в оборот, потребовав от него раздобыть на вечер колеса. Не смея перечить нежданно-негаданно объявившемуся благодетелю, Пельмень позаимствовал мотоциклетку с коляской у деда Евсея, приходившегося Славке дальним родственником. Дед, как знал Первухин, лежал дома с приступом радикулита, и в ближайшее время не должен был заметить отсутствие транспортного средства. А открыть навесной амбарный замок и потихоньку выкатить «Минск» из сараюшки, заменяющей деду гараж, двоим сидельцам со стажем — да как два пальца об асфальт! Разжившись колесами, Хобот приказал Славке показать дорогу к старому колывановскому погосту…
— Гребанный Екибастуз! — Отвлекла Пельменя от размышлений гнусавая ругань авторитета, стоявшего на краю раскопанной старой могилы. — Какого…
— Так это та самая картошка? — догадался Славка, предусмотрительно отодвигаясь подальше от Хобота: вон как раскалился — хоть прикуривай! Таким злым смотрящего Славка не видел даже на зоне, хотя всякое бывало: и разборки и наезды, и мочилово особо неугодных…
— Какая падла… — хрипло выдохнул Хобот. — На ремни порежу, суку! — Его маленькие глазки покраснели: сосудики налились кровью и полопались. Пельменю показалось, что смотрящего вот-вот удар хватит. Но уголовник быстро справился с приступом гнева: глубоко вдохнул-выдохнул и закурил очередную папиросу. Его перекошенная физиономия вновь приобрела естественный цвет, а черты лица разгладились. — Обскакал меня кто-то на повороте, Пельмень, — невозмутимо попыхивая папироской, произнес Хобот, словно и не он это сейчас бушевал и плевался
— А чего там такого было, в могилке в этой? — простодушно хлопая белесыми ресницами, поинтересовался Славка. — Клад, что ли? — он сдавленно хихикнул.
— Клад, — выпустив дым через ноздри, подтвердил сумасшедшую догадку Первухина авторитет.
— Клад? — не поверил Пельмень. — Побожись?
— Век воли не видать! — сплюнув в яму желтоватую от никотина слюну, произнес Хобот.
— Кулацкая закладуха? Цацки-рыжьё-сверкальцы? — сбивчиво затараторил Пельмень.
— Сила и Власть! — потеряв на миг самообладание, скрипнул зубами рецидивист.
— Это как? — не допер Пельмень.
— Неограниченные возможности…
— С рыжьём тоже возможностей не меряно, — по-своему понял слова Хобота Пельмень. — Слушай, а может, могилка не та?
— Та, — отрубил авторитет.
Пельмень присел на корточки и пропустил сквозь пальцы горсть земли:
— А ведь свежая яма: сегодня рыли — зуб даю!
— С чего взял? — неожиданно проявил заинтересованность Хобот.
— Сам глянь, — ковыряя ногой бруствер, предложил Славка, — ночью ливень был — холмик бы размыло…
— А я про дождь не в курсах — кемарил в поезде без задних копыт, — признался смотрящий.
— Да тут и без всякого дождя видно, что земелька свежая, — продолжал делать выводы Пельмень, — днем жара — а комья влажные, даже не подсохли. Вот ей-ей — это мы их спугнули, Хобот!
— А ведь ты прав, Шерлок Холмс доморощенный, — согласился с корешем рецидивист. — Мы фраеров спугнули. Иначе они бы могилку до конца землицей засыпали. Как так и было… Я только одного не пойму: как узнали? Снулый божился, что только мне тайну открыл…
— Снулый? — не поверил своим ушам Пельмень. — Иван Митрофаныч?
— А ты что, его знал? Он же кони двинул за год до твоей ходки!
— Мы ж с одной деревни, Хобот, — просветил подельника Славка. — Еще бы я его не знал! Да его вся деревня… Так это Снулый тебе мозги промыл? — не мог успокоиться Первухин. — Он же по жизни с приветом, за то и на кичу неоднократно попадал. Я ж еще сопляком был, а у этого старикашки крыша уже основательно протекала. Его и в дурку неоднократно закрывали, да только он как-то выкручивался… Я не верю, что ты, такой авторитетный вор, повелся на байки сбрендившего старика! Как, Хобот?
К удивлению Пельменя Носастый не отреагировал должным образом на предъявленные возражения. Невозмутимо закурив очередную папиросину, он произнес:
— Старик не сбрендил: он сумел доказать, что все дерьмо вокруг совсем не то, чем кажется…
Глава 2
Пельмень недоумевая взглянул на авторитета:
— Хобот, я не понял: о чем это ты?
— Забудь! — отмахнулся Носастый, зажав бумажный мундштук кривыми, желтыми от никотина зубами. Сжевав половину папиросной гильзы, Хобот бросил окурок на землю. Сплюнув тягучую слюну на свежий земляной холмик, рецидивист спрыгнул в могилу. Влажно захрустели под подошвами ботинок подгнившие гробовые плахи. Хобот громко выругался и перевернул одну из уцелевших досок.
— Эта та могилка, Пельмень! — внимательно изучив внутреннюю поверхность крышки, сообщил он подельнику.
— С чего ты взял? — не понимая, о чем идет речь, спросил Первушин, наблюдая за действиями Носастого.
— Снулый сказал, что гроб предварительно просмолили, а мертвяка засыпали солью…
— Нифига себе, яка вобла получилась! — присвистнул Славка. — И чё?
— Ничё! — в тон ему отрезал Хобот. — Смотри: на доске виднеются остатки смолы, а вот этот белый налет — не иначе остатки соли, которая ушла в землю, после того, как гроб все-таки рассохся.