Пробуждение Гиганта
Шрифт:
— Потому что он выглядит безобидным чудилой, который только и делает, что скучает в своей каморке. Ничто не выдаёт в нём комиссара, только странный распорядок службы. Но это, я думаю, оправдано каким-то ограничением по здоровью.
— Он плохо видит.
— То, что он носит очки ещё не говорит о плохом зрении, но, возможно, проблемы и впрямь есть. Так вот, с виду он настолько серая мышь, что на него и подумать сложно. А перекинуться парой слов под ненавязчивым вопросом “Что там новенького?” матросу всегда приятно. В повседневной рутине он — хороший собеседник, добрый библиотекарь и как-никак старшина, а значит, точно свой человек. Но я думаю, что он намного
— Да уж, — Эрика слегка передёрнула плечами. Они были в каюте Веба, вряд ли её прослушивали, но само знание, что за тобой постоянно ненавязчиво следят ей не нравилось.
— Да ты не беспокойся. Это просто предположение. Может Офелия на самом деле такой привилегированный корабль, что на ней есть отдельное место для простого библиотекаря.
— Никогда не была на кораблях королевства, поэтому ничего сказать не могу, — задумчиво протянула Рыжая.
— Уверен, комиссары, как ты их назвала, там есть. Корабль нуждается в них, потому что от каждого здесь зависит судьба коллектива, а малейшее замешательство или смута могут посеять раздор в команде. Команда — это семья, в которой каждому место. Но, как и в любой семье, в ней свои правила, традиции и устои. В некоторых семья, к примеру, есть вендетта или изгнание провинившихся членов семьи.
— Моя семья была не такой большой и ортодоксальной. Скорее Кайндхарты всегда стремились к прогрессу.
— И это сыграло с тобой злую шутку.
— Я не виню свою семью в этом, — жёстко проговорила Эрика.
— Я тоже её не виню, скорее делаю неприятный вывод.
— Я уже не могу сказать, что было правдой в моей жизни, а что лишь оболочкой лжи. Я до сих пор не знаю правды о тех, кто убил семью и изуродовал меня, я врала и меня обманывали, я предала Родину, но не считаю это своей виной.
— Ты хотела жить, это не порок.
— Думаешь? А может я просто дала слабину?
— А толку было бы больше, умри ты от руки того толстяка или в лапах тайной полиции?
— Не знаю, — эрика села на стул и задумчиво уставилась в пол. — Я предпочитаю не думать об этом.
— Кайнди, мы — твоя новая семья. Может мы простолюдины и просто наёмники, у нас нет высоких целей и мы просто торгуем грязной работой, но тебя мы не бросим ни за что. Поверь мне.
— Хотелось бы верить.
— Не раскисай, Стрелку грустить не к лицу.
— Да, наверное.
— Может пойдём в кают-компанию?
— Пошли, в полёте нам всё равно нечем заняться.
Они покинули каюту и двинулись в сторону зала для офицеров. Их свободная одежда выделялась на фоне тёмной флотской формы, которую сейчас носили все. Хотя отопление было включено, матросы предпочитали носить утеплённые бушлаты.
В кают-компании всё было, как обычно — компании офицеров болтали о своём, кто-то играл в шахматы и домино, кто-то смотрел в иллюминаторы, голоса мерно шелестели в воздухе, наполняя пространство жизнью. Иногда раздавался смех шутников и анекдотистов.
— Хочу сыграть, — решила Эрика, подойдя к пианино. Она устроилась за инструментом, и положила руки на клавиатуру. Сейчас ей хотелось исполнить что-то задумчивое и лирическое. Она взяла первые ноты, и в помещении стало намного тише. Офицеры с интересом наблюдали за игрой.
Это была популярная в своё время военная песня о солдате, что на дальних рубежах сторожит покой страны, и о девушке, что ждёт его возвращения и пишет письма. Но сейчас спеть было некому, поэтому звучало лишь одинокое соло. Эрика играла в миноре, поэтому выходило грустно.
Песня была короткой и закончилась быстро, а в зале зааплодировали. Рыжая слегка взбодрилась и хотела начать другую композицию. Однако тут к ней подошёл один из офицеров.
— Позвольте мне, — попросил лейтенант, задумчиво глядя на фортепиано. — Я помню Ваш концерт со скрипкой. Но вряд ли Вы знакомы с музыкой Союза.
— Да, конечно, — кивнула Эрика и встала из-за инструмента. — У Вас будет аккомпанемент?
— Нет, сегодня я играю один, — офицер сел на табурет и провёл рукой по краю инструмента. Все в кают-компании затихли. Музыкант положил руки на клавиши и взял первые ноты. Тяжёлые, мрачные. Но потом тональность резко сменилась, и начался вальс в миноре. Эрика заметила, что ноты почти всё время шли через октаву. Странный приём, но он создавал очень гармоничное звучание.
Музыка лилась, но от неё становилось грустно и щемило сердце. Странный, трагичный и траурный вальс, под который не хотелось кружить, который словно вспоминал о чём-то хорошем, но навсегда ушедшем. Офицер играл его с душой, не грубо и развязно, не слишком быстро, он играл его с уважением и расстановкой. Эрика и впрямь никогда не слышала классической музыки Союза, но была потрясена этим вальсом.
Перед её глазами мелькали воспоминания, лица, картины, в её ушах звучали слова разных людей, когда-то бывших значимыми и важными. Её семья, её друзья, командиры, связные, просто знакомые, жертвы её рук, её слов, чья кровь навечно осталось на руках девушки. А вальс как будто подхватывал её уносил далеко-далеко. От этой войны, от этих ужасов, от этих людей. Крещендо рвало душу! Оно захватывало мысли и воображение, казалось, сейчас должно произойти то самое, самое важное, ответ на все вопросы, сейчас этот вальс возьмёт и расскажет ей, в чём смысл этого всего, этой войны, этих людей, ей самой, в конце концов! “Ну же!” И тут мелодия опала. Нет, она не замолкла, она именно опала, как опадает тело, когда его прошибает пуля, как опадает жизнь, словно колос под взмахом серпа. Тихий финал не оставил ответов, не дал надежд, не раскрыл тайн. Он просто сказал на прощание, что всё имеет конец. Это произведение закончилось и, также, как оно, закончится когда-нибудь жизнь Эрики. Тихо и лишь слегка напевно её душа покинет тело и отправится куда-то далеко. Может, к Богу, может, в Дом Отца. А, может, просто повиснет в бесконечном и безграничном “Ничто”.
Аплодисментов не было. Пианист украдкой вытирал проступившие слёзы. Никто ничего не говорил.
— Что это за произведение? — осторожно поинтересовалась Эрика.
— Вальс огня, — тихо откликнулся игравший. — Вы бледны, возьмите чашку кофе.
— Не надо, я просто никогда раньше не слышала ничего подобного.
— Что Вы подумали, когда слушали его?
— Это вальс огня в нас, я думаю. Пламя сначала ярко разгорается, а потом, когда всё прогорит без остатка, лишь тихо угасает, чтобы потухнуть навсегда.
— Хорошая метафора. Думаю, многие бы с Вами согласились, — оцер слегка откинулся на табурете. — Думаю, чем бы порадовать Вас…
— Исполняйте на свой вкус, не надо подстраиваться под меня.
— Как скажете, — улыбнулся он и начал новую композицию. Офицеры в каюте были довольны игрой, которая порядком развлекала их. Новая мелодия была намного ярче и позитивнее. В неё постоянно повторялся один и тот же мотив, словно чириканье маленькой птички.
Игра раззадорила коллектив и наполнила жизнью воздух и скучающее общество. За окнами скоро разыгралась непогода, а по корпусу начал стучать град. Но тут, в тепле и уюте не было дела до них.