Пробуждение Рафаэля
Шрифт:
Франко заволновался.
— Дело в том, — сказал Примо, — что история с Сан-Рокко в прошлом, она забыта, никто больше не желает слышать о ней! В конце концов, нам нужно думать о будущем Урбино! Как такая история отразится на нашем городе?
Его приятель кивнул, соглашаясь:
— Ты считаешь, немая может теперь заговорить, чтобы спасти свою жизнь, Примо?
Всё ещё беспокоясь, что миланский футбольный клуб возьмёт да и откажется играть, Франко подошёл к посетительнице предложить ещё вина.
— Как, нравится наше вино? — спросил он на ломаном английском.
— Да, спасибо.
— Ещё
Она вежливо отказалась, улыбаясь ему. Вот приличная английская леди, не как некоторые тут.
— Но позвольте спросить, синьор… вы, случаем, не знаете о месте, которое называется Сан-Рокко, в долине где-то поблизости?
— Сан-Рокко? — Он отрицательно помотал головой. — Никогда не слыхал. Извините.
— А мне показалось, я слышала, как вы упомянули…
— Вы слышали: Дан Рокко. Это мой старый друг.
Его ложь не удивила Шарлотту. Все эти старики в кафе — так сказал Прокопио. И после оливок, хлеба и вина в разных урбинских кафе она усвоила: достаточно лишь упомянуть о Сан-Рокко, чтобы люди определённого возраста вокруг замолкали. Она видела, как менялись их лица; название деревушки было словно камень, что прыгает по воде, оставляя за собой смыкающиеся круги ряби. Часто люди с готовностью отвечали, но только чтобы что-то соврать, увести в сторону, как этот бармен. Им помогал в этом итальянский язык, который, имея меньше скрытых, непроизносимых согласных, нежели английский, придавал речи его обладателей обманчивое впечатление ясности, которой в ней не было. Она пробовала звонить в государственный архив, желая узнать о Сан-Рокко, и ждала по пятнадцать минут, чтобы в конце концов услышать, что до 1960-х годов у них нет документов о селении с таким названием. Она обратилась к пожилому продавцу в академической книжной лавке, и тот выложил перед ней трактат о самом святом — san — Рокко, с очаровательными гравюрами на дереве, изображавшими крестьян девятнадцатого века, и отдалённо не связанными ни с названным местом, ни с её вопросом.
В отличие от Шарлотты Паоло предпринял конкретные шаги во искупление своей вины. Когда она не появилась во дворце, чтобы продолжать работу по реставрации Рафаэля, и перестала отвечать на телефонные звонки, он пошёл к ней в пансион «Рафаэлло», однако консьержка сказала, что англичанка ушла и не оставила для него никаких сообщений.
— Вы что-то хотели?
— Просто скажите, что я… нет, нет, передайте, что я надеюсь скоро увидеть её.
На другое утро он отправился в полицейский участок навестить Прокопио. Возможно, владелец кафе, которого Паоло знал благодаря своему деду, больше расскажет о том, что случилось с Шарлоттой.
Дежурный офицер, собутыльник Луиджи, отпер дальнюю комнату, обычно используемую для допросов. Здесь стоял застарелый запах хлорки и ещё чего-то такого, чего не убить дезинфекцией. Лампы над головой жужжали, как злые мухи. Но гигант мороженщик, похоже, не замечал всего этого. Он дремал на стуле, тяжело уронив голову на руку, на висках виднелись чёрные кровоподтёки. Оба глаза заплыли, на сломанном носу гипсовая повязка. Паоло захлестнула жалость, тем более удивительная, что он всегда относился к Прокопио
Прокопио нехотя приподнял тяжёлые веки и заметил Паоло. Молодой человек наблюдал за тем, как он в буквальном смысле заставляет себя собраться: каждая часть его тела клянётся в верности своему флагу, руки и ноги — как не желающие подчиняться новобранцы. Сперва выпрямилась мускулистая шея и подняла разбитую прикладом голову; он убрал руку от кровоподтёков и опустил вместе с другой на колени. Отдохнув от усилий, которых это ему стоило, он пошевелил пальцами, распрямляя их, — суставы тоже в кровоподтёках и вздувшиеся, — и гримаса боли исказила его лицо.
— Вижу, вы справитесь, синьор Прокопио.
Паоло достал из бумажного пакета бутылку вина, большой свёрток с собственной прокопиевской ветчиной и коробку с пирожными, лишь чуть-чуть помятыми от поездки на заднем сиденье его «ламбретты».
— Это вам от ваших официантов.
Прокопио выдавил слабую улыбку и потянулся за бутылкой.
— Как там они, негодники, небось бездельничают, пока их босс под замком! — Он изучил этикетку и язвительно прошёлся насчёт того, что лучшее вино его коллеги приберегли для себя.
Паоло раздумывал, как половчее спросить о том, что его интересовало.
— Луиджи, один из копов, которые арестовали вас…
— Тот, что прихватил птицу?
— Никуда не годный коп — хотел стать оперным певцом. Мой друг со школы. Как бы то ни было, он сказал мне, что вы подписали бумаги, где говорится, что вы были пьяны, когда вы и полицейские… и ни слова о том, что пытались защитить немую. Почему?
— Скажем так, мне… посоветовали. Некие лица дали понять, что чем меньше я буду болтать об этом, тем будет лучше для меня.
— Луиджи рассказал, что вам угрожали превентивным заключением.
Прокопио открыл коробку с пирожными, избегая смотреть в глаза Паоло.
— Твой друг Луиджи слишком много болтает.
— Но что теперь с вами будет?
— Штраф, может, несколько месяцев в тюрьме, не более того. Почему тебя интересует моя судьба?
Паоло помолчал в нерешительности, а потом выпалил:
— Из-за Шарлотты. — Прежде чем Прокопио высказал то, что уже отразилось на его лице, Паоло добавил: — В этом аресте нет её вины. Вот почему я пришёл, по крайней мере поэтому тоже. Не Шарлотта выдала немую полиции, это сделал я… то есть не в буквальном смысле, но… это случилось, возможно, из-за того, что я проболтался… — Он опустил глаза и принялся ковырять щербатый стол испачканными в краске пальцами.
— Молодой канадке?
Паоло поднял глаза.
— Чтобы произвести на неё впечатление тем, как много ты знаешь? — Тень улыбки пробежала по лицу Прокопио. — Смазливая девчонка… Пытаешься привлечь её внимание, а она тебя не замечает, я прав?
— Откуда…
— Мне знакомо это чувство. Старо как мир. Всё у тебя получится, такой симпатичный паренёк, хорошее образование, хорошие перспективы.
— Хорошие не значит отличные.
— Так ты думаешь, что девчонка рассказала полиции о Муте?