Пробуждение Рафаэля
Шрифт:
— Она могла быть одной из них, эта немая, — сказал человек, молчавший до сих пор.
Бродягами, объяснил он Паоло, они звали цыган, лоточников и нищих, старьёвщиков и беженцев евреев, итальянцев, которые скрывались от мобилизации, объявленной фашистами 8 сентября 1944 года, — как и тех из семидесяти тысяч военнопленных по всей Италии, половина из которых бежала с помощью таких мужчин и женщин, как эти друзья Nonno. Всех тех, кого испольщики пускали спать на сеновал, давали хлеб и масло.
— В обмен на новости, правдивые новости, — сказал человек в баре «Рафаэлло». — Когда политики, банкиры
— Она могла быть ребёнком таких скитальцев, как наш мэр, — сказали ей в «Спортивном баре». — У них не было ни земли, ни дома, не то что у нас, mezzadri. [128]
Старики дали Паоло не только ощущение собственного прошлого, но одарили богатством древнего наречия, не выхолощенного даже современным телевидением. Деду часто приходилось объяснять ему многие слова: леденящий кровь ветер с Апеннин, который сотрясал колокола Сан-Рокко, они называли бореем, бурианой, барбураной, но не трамонтаной, как Паоло. Некоторые из них, прадеды из окрестностей Урбино, проглатывали конечные гласные, отчего слова больше походили на французские или испанские. В словах присутствовала тайна, они хранили архаичный смысл, двойной смысл, так что Паоло, услышав, как кто-то сказал: «Он был не виллан, тот человек, которой сделал это с Сан-Рокко!» — решил поначалу, что говорящий одобряет происшедшее там, раз называет его не злодеем. Но нет. Человек употребил слово «виллан», el vilun («il villano», — перевёл ему Nonno), в его старом значении — крестьянин, деревенщина, мужик.
128
Испольщиков (ит.).
Он был не крестьянин, человек, сделавший это с Сан-Рокко.
— Этого недостаточно, — сказала Шарлотта. — Слушания состоятся уже послезавтра.
— Мы могли бы завтра весь день провести, расспрашивая…
— Что мы можем сделать за день, Паоло? За сегодня удалось только уточнить список жителей Сан-Рокко — никакой Габриэллы…
— Это ничего не доказывает. Многие в тех отдалённых долинах даже не удосуживались записывать родившихся детей. Я всё же хочу ещё раз расспросить мэра. Его дядя работал на ферме близ Сан-Рокко.
— Думаешь, мэр что-нибудь знает о случившемся?
— Думаю, да, но ни в чем не признается. Он очень предан Урбино. Не захочет бросить тень на репутацию города.
— Итак, мы зашли в тупик.
Отбросив мысль о сне, Шарлотта надела толстые шерстяные носки, в которых вместо тапочек ходила дома, укуталась в стёганый халат и с чашкой ромашкового чая села за письменный стол, чтобы внимательно пересмотреть сделанные Паоло детальные снимки повреждённого полотна Рафаэля.
Шрам «Муты» снова был ясно виден. Все их старания скрыть пентименто пошли насмарку, ретушь сорвана, повреждения более сильные, чем были до начала их работы. Местами даже холст продрался насквозь. Если бы сейчас им отдали картину на реставрацию и она сделала бы то, чего желал городской совет, от Рафаэля не было бы ничего, ничего от подлинника, только работа Шарлотты — мазок за мазком, слой за слоем. Лучше просто оставить картину как есть и упрятать под стекло — пусть видят раны. «Теперь и меня можно винить в суеверном вздоре,
Она принялась писать: «В наше время, с его широкой доступностью таких уникальных инструментов, как компьютеры, фотография, спектральный анализ и синтетические термопластические адгезивы, нам хочется думать, что „научность" современной реставрации выше всяких подозрений. Мы верим, что наука располагает конечной истиной; практика „творческого" вмешательства, существовавшая в эпоху Возрождения, представляется нам неприемлемой. Однако, реставрируя это произведение Рафаэля, я продолжила её, прибегла к обману…»
Она отложила перо. Деревянные ставни окна были широко распахнуты, и серебряный луч луны, поднимавшейся, как огромный пузырь, над противоположной черепичной крышей, упал на открытку с изображением живой немой, что дал ей Паоло. Она заставила себя отвести глаза от открытки, скомкала исписанный лист и взяла новый: «Самое большее, на что можно надеяться, — это консервация, защита произведения искусства от дальнейшего разрушения. „Реставрация” — неверный термин, предполагающий возвращение в воображаемое „безупречное" состояние. Разумеется, ни о какой безупречности говорить не приходится, тем не менее требуется несомненная честность, прежде…»
Она снова остановилась, и её взгляд медленно вернулся к открытке, на которой Мута лежала в позе жертвы заклания. «Мы стали так близки, — подумалось Шарлотте. — Единственное, чего я хочу, — это чтобы кто-то рассказал мне правду, рассказал, что в действительности произошло в Сан-Рокко. Мне нужно услышать открытое признание. Почему Мута ненавидит графа или Рафаэля настолько, что совершила это варварское преступление против картины? Хочу услышать графа, если он знает, что его отец был ответствен за расследование инцидента в Сан-Рокко. И если знает, то что он знает об этом ещё — и почему угрожал мне?» В глубине сознания мелькнуло: «Потому что мне кое-что известно о нём». Разумеется, она никогда не помышляла публично упоминать о той истории! Но бесёнок шепнул: «Ты бы не удержа…»
«Один телефонный звонок, — решила она. — Завтра я сделаю ещё один звонок, и всё закончится». Взяв перо, она написала: «Не может быть ни примирения, ни реставрации, если прежде не узнать правду. Иначе мы ничем не лучше похоронных дел мастеров, рисующих улыбки на мёртвых лицах».
— Какая-то англичанка, — сказала Паоло мать, протягивая ему трубку. Дело было поздно ночью. — Должно быть, ненормальная. Звонить в такое время! Впечатление, что ненормальная. — Она пожала плечами и воздела глаза. — Теперь мой сын водит компанию с ненормальными женщинами. Мало ему, что лучший друг у него парень, который не способен найти работу и вынужден просить милостыню, ох, прости, работать живой статуей, а чем отличается такая работа от попрошайничества, хотела бы я знать, но никто не скажет этого, твой отец, он скажет? Никто ничего мне не говорит, мой собственный сын, которого я вырастила…
Не переставая сетовать, она удалилась.
Это было не похоже на Шарлотту, звонить ему домой, да ещё после полуночи. Должно быть, изменила решение или случилось что-то серьёзное.
— Извините, мама неважно говорит по-английски… Алло? Что?..
Его перебил несколько истеричный голос:
— А то, что я знаю, все вы, ребята, считаете, это вроде того моя вина, что вроде бы я рассказала кому-то, растрепала Чёртову Страшную Тайну, но это не так, я никому не говорила, ни…
— Донна…