Пробуждение
Шрифт:
Отказались от церковного причастия Шумилин и Авилов.
Откуда-то принесли саваны.
Двое караульных отложили ружья и стали обряжать осужденных. У одного из молодых матросов дрожали руки, и он никак не мог завязать тесемки на затылке Авилова.
— Боцман, брезент! — не выдержав, крикнул Эразмус. Но брезента он не дождался. Замешкавшийся караульный завязал наконец тесемки и взял в руки винтовку.
Раздалась сухая дробь барабанов.
— Караул, изготовиться! — скомандовал Эразмус.
Треск барабанов
— Спасай братву!
— Бей живоглотов!
— За борт их!
Похватав гребки, пожарные багры и лопаты, матросы бросились на караульных.
Мичман Эразмус, размахивая револьвером, орал:
— Не подходи! Буду пристреливать, как собак, кто посмеет ко мне прикоснуться.
— Всех не перестреляешь! — крикнули в ответ.
Эразмус пятился к открытому люку кормового салона. На него наступали вооруженные чем попало матросы. Десятки глаз следили за мелькавшим в воздухе револьвером.
Почувствовав за спиной раскрытый проем люка, Эразмус резко повернулся, нырнул в него и исчез.
Большинство матросов устремились на грузовой люк. Кое-кто уже карабкался на спардечный мостик, чтобы добраться до кучки офицеров. Потрясая гребками и отпорными крюками, матросы охватывали их в полукольцо, пытаясь окружить. Встретив наведенные в упор револьверы, отпрянули назад. Те, кто карабкались на спардек, попрыгали вниз.
Офицеры оставили спардечный мостик и укрылись в кают-компании.
Разоруженных караульных пинками загнали вниз.
Крылову, Авилову и Шумилину развязали руки. Сняли с них саваны.
Казнь не удалась. Команда вышла из повиновения. На крейсере — бунт.
Остен-Сакен вдруг почувствовал, что палуба корабля уходит из-под ног. Он не знал, что делать. А действовать надо было решительно.
А если обратиться за помощью к старшему морскому начальнику в Гонконге, адмиралу Ноэлю? Другого выхода из создавшегося положения, казалось, не было.
— Господин мичман, отправляйтесь в радиорубку и передайте радиограмму старшему морскому начальнику в Гонконге! — приказал. Остен-Сакен дежурному по крейсеру. — Пусть пришлет десант морских пехотинцев и батальон Миддсекского полка, надо усмирить негодяев.
— Слушаюсь, господин капитан первого ранга, — ответив мичман.
Через несколько минут он вернулся.
— Радиорубка и сигнальный мостик захвачены бунтовщиками! — доложил дежурный по кораблю. — У дверей рубки выставлен вооруженный часовой. Я не смог в нее проникнуть.
— Ка-нальи! — в бессильной злобе выдавил Остен-Сакен. — Ну погодите! Я вам устрою праздник!
Вскоре выяснилось, что восставшие захватили все внутренние помещения и верхние боевые посты в носовой части крейсера. Котельное и машинное отделения тоже оказались
Мысль о том, как связаться с адмиралом Ноэлем или, на худой конец, с командиром одного из своих миноносцев, не покидала Остен-Сакена. Но как это сделать, если все средства связи в руках бунтовщиков?
«А если спустить на воду вельбот? — подумал капитан первого ранга. — Но днем этого нельзя сделать. Увидят сразу. Надо дождаться ночи… Перебраться на один из миноносцев и поднять на нем брейд-вымпел — вот что мне нужно сделать, — рассуждал наедине с собой капитан первого ранга. — «Печенга» уже не боевой корабль, а бандитский вертеп! Бежать от него подальше!»
— Господин капитан первого ранга! — обратился к нему Эразмус, последним пробравшийся в кают-компанию. — Я предлагаю вооружить винтовками всех преданных нам унтер-офицеров и кондукторов. А потом энергично атаковать бунтовщиков. Ружейным и револьверным огнем мы сумеем загнать их в трюмы, как стадо баранов!!! А после начнем чинить суд и расправу но законам военного времени.
— Вы отважный и смелый офицер, Евгений Оттович, — ответил Остен-Сакен. — Но… устроить на крейсере бойню я считаю излишним. К тому же наш успех маловероятен. Их восемьсот. А нас едва ли наберется сорок вместе с надежными кондукторами.
— Мы лучше вооружены и организованы, — продолжал упорствовать Эразмус.
— Они разорвут нас, стоит только начать, — уронил голову на руки капитан первого ранга.
Старший офицер потерянно молчал, сидя напротив командира. Начавшийся бунт на крейсере вышиб его из привычной служебной колеи.
Лейтенант Соловьев кривил губы в какой-то странной усмешке. Во время завтрака в кают компании царило молчание. Не до шуток было офицерам!
В полдень явились к ним парламентеры от восставших.
— Нас послал к вам судовой комитет, — сказал один из них, оглядев сидевших за столом офицеров. — Именем революции мы предлагаем добровольно сложить оружие.
В ответ раздались злобные выкрики:
— Хамье! Чего захотели!
— Не выйдет!
Выждав, пока смолкнут голоса, парламентер объявил:
— Время на раздумывание даем восемь часов. Если не сложите оружие, разоружим силой.
— Кто же будет управлять кораблем? — спросил Остен-Сакен.
— Командир, выбранный всей командой, и судовой комитет.
— Хороша компания, нечего оказать! — желчно усмехнулся капитан первого ранга.
— Поразмыслите хорошенько, господа офицеры. И не вздумайте затевать что-либо.
— Каналья! — выругался Соловьев, когда дверь за парламентерами закрылась.
— На рею бы хамов! — стиснул зубы Эразмус.