Проценты кровью

Анисимов Андрей Юрьевич

Надя, задумчиво глядя на содержимое кейса, подняла свой бокал:

– С тобой не соскучишься, милый.

Ерожин понял, что тоже хочет есть, и набросился на еду, будто увидел ее только сейчас.

– Могу я все же узнать, что все это значит? – поинтересовалась Надя, дождавшись, когда Ерожин расправится с заметной частью закусок.

– Это деньги твоего отца. Ты можешь делать с ними, что захочешь. Мне на ремонт офиса надо тысяч шесть. Не хочу, чтобы Грыжин тратил только свои. Если наше дело пойдет, верну быстро. Нет – придется

тебе ждать. А не пойдет совсем – ты их потеряешь. Решай.

– Откуда у отца деньги? Он зарплату сотрудникам два месяца не платил, – удивилась Надя.

– Причем тут Аксенов… Я говорю о твоем родном папочке. Его нет в живых. Это твое наследство.

– Ты говоришь о том узбеке, который бросил Шуру? – спросила Надя.

Теперь уже вытаращил глаза Ерожин:

– Откуда ты знаешь Шуру?

– Почему тебя это удивляет? – притворилась Надя.

– Откуда?! – продолжал допытываться изумленный супруг.

– От тебя. В тот день, когда ты собрал нашу семью и открыл происхождение Фатимы.

Что-что, а память Петр Григорьевич имел феноменальную. Он помнил все допросы своих подозреваемых с первого дня работы в милиции. Во время разговора с семьей Аксеновых он лишь в общих чертах обрисовал события. Имени Шуры он не называл. Да и не мог назвать, понимая, что Аксеновым будет непросто жить, сознавая, что где-то находится человек, по вине которого и произошли все трагические события в их семье.

– Наденька, у нас раньше не было тайн друг от друга, – в свою очередь соврал Ерожин. – Имя Шуры в вашей квартире я никогда не произносил.

– Какое это теперь имеет значение, – ответила Надя, и Петр Григорьевич понял, что его молодая жена на эту тему распространяться желания не имеет.

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

– Не хочешь – не говори.

– Может быть, когда-нибудь скажу. Не обижайся, Петенька. Я много пережила за последние месяцы и во многом еще должна разобраться.

Петр Григорьевич подошел к Наде, сел перед ней на корточки и, поцеловав руку, предложил:

– Хочешь посмотреть на твоих родителей?

Надя побледнела и испуганно заглянула мужу в глаза:

– Как посмотреть?

– На фото, дурочка.

– У тебя они есть? – изумленно прошептала Над я.

– Есть. Они в этом же кейсе. – Он вынул черный конверт и вышел с ним на кухню. Ерожин должен был отобрать те снимки, которые он решился бы жене показывать. Карточки Вахида с голыми девицами могли Надю травмировать. Петр Григорьевич вынул из черного конверта пачку снимков и, усевшись на табурет, стал их сортировать.

– Не надо, милый, ничего от меня скрывать, – услышал он голос Нади над ухом. Жена стояла рядом и через его плечо рассматривала снимки. Ерожин молча протянул ей конверт.

– Можно, я их посмотрю одна? – попросила Надя.

Ерожин увидел, как Надя побледнела, и, обняв ее, тихо сказал:

– Конечно, милая. Делай, как тебе лучше.

Надя прижала снимки

к груди и быстро ушла в ванную. Ерожин вернулся в комнату, сбросил халат и улегся. Надя долго не выходила. Вернулась она с покрасневшими от слез глазами и уселась на краешек тахты:

– Ты не спишь?

– Нет, – ответил Ерожин.

– Расскажи мне о них, – попросила Надя.

– Что ты желаешь услышать? – Петр Григорьевич давно побаивался этого разговора.

– Все. Я же их ни одного дня не знала. А они мои родители. Во всяком случае, мама, – Надя с трудом сдерживала слезы.

– Вахида я знал не очень долго. Мы с ним вместе проходили курсы повышения квалификации в Твери. Тогда город еще назывался Калинин, – подыскивая в своих воспоминаниях моменты, с которыми можно поделиться с женой, начал Петр Григорьевич. – Мы жили в одной комнате офицерского общежития. Так и познакомились.

– Представляю, – грустно предположила Надя.

– Что ты представляешь? – растерялся Ерожин.

– Как вы жили в одной комнате… – пояснила жена.

– Нормально жили, – ответил Ерожин, стараясь не выдать смущения. Для Петра Григорьевича это было не очень знакомое чувство, и опыта борьбы с ним подполковник не имел.

Ерожин сдержал слово – до утра они спали, как в первую ночь после возвращения Нади. Утром, когда Петр проснулся, жена уже встала и готовила на кухне завтрак. Ерожин огляделся и заметил на стене возле кровати карточку. Фото крепилось булавками. Он встал и подошел к снимку. С фотографии на подполковника смотрела чернобровая Райхон. Петр Григорьевич покраснел, как мальчик, которого застали за неблаговидным занятием, и поспешил в ванную.

Надя повесила на стену портрет мамы. Фотографии Вахида она порвала на мелкие кусочки и выбросила. Теперь смуглая узбекская красавица немым укором будет сопровождать Ерожина по жизни.

За завтраком Надя была задумчива и с мужем почти не говорила. Только когда он надел костюм и собрался уходить, подошла к нему:

– Петя, ты просил взаймы денег. Взаймы я тебе дать не могу. Возьми так – они наши.

– Нет, Надя. Так я не хочу, – ответил Ерожин, надевая плащ.

– Тогда я подумаю, – сказала Надя и, поцеловав мужа, закрыла за ним дверь.

Вернувшись в комнату, она сорвала со стены фотографию и, прижав ее к груди, громко в голос заплакала.

12

Около десяти часов вечера, отправив Назарову домой, криминалист Суворов быстро вынул из своего портфеля пакет с фарфоровой кружкой сына, которую прихватил из дома, и надел белые перчатки. Осторожно освободив кружку из пакета, он поставил ее под яркий свет и направился к шкафу, где хранился «материал». Добыв оттуда пластиковую бутылку от «спрайта», Виктор Иннокентьевич принялся за работу. К одиннадцати результат был получен. Сверив отпечатки, Суворов уселся в кресло и, прикрыв глаза рукой, надолго застыл.