Продается шкаф с любовником
Шрифт:
Бонд хмыкнул:
— Я надеюсь, что тебя ко мне в восемь утра привело нечто серьезное.
— Серьезней некуда, — сообщила она. — У меня есть подозрение, переходящее в уверенность, что эта пуля была выпущена из того самого пистолета, из которого застрелили Машу Верховскую.
Евгений вытаращил глаза:
— А где ты пулю взяла?
— Долго рассказывать, — отмахнулась Далила. — Я хочу, чтобы ты срочно поднял свои милицейские связи и проверил, так ли это на самом деле.
Он поразился:
— Ну
— Много, — уклончиво (чтобы его окончательно не испугать) сообщила Далила.
— Вот именно. Дело Верховской в архиве давно, или как там это у них называется. Думаешь, это просто, неофициально его поднять.
— Нет, я так не думаю. Было бы просто, обошлась бы своими силами. Да и не надо ничего поднимать;
Всего лишь найди пулю в «вещдоках», и сверь с той, что у тебя. Если обе выпущены из одного пистолета, значит, Замотаевой не отвертеться. Машу убила она.
— Что значит, сверь? Я не специалист.
— Найди специалиста.
Бонд подумал с минуту, с хрустом поскреб в затылке и нервно сказал:
— Сделаю, но будут расходы.
Далила потрепала его по вздыбленной шевелюре и ласково сообщила:
— Ты мой самый любимый племянник.
Он уточнил:
— Я твой единственный.
— Правильно, поэтому помоги мне, больше ведь некому. А расходы я оплачу.
Кивнув на дверь, Далила со змеиной улыбочкой пояснила:
— Оплачу расходы по пулям, конечно, а не по девочкам.
— Ну ты и язва, — добродушно отметил Евгений.
Далила напомнила:
— Мы с тобой одной крови: ты и я.
Бонд покачал взлохмаченной головой:
— Уж не знаю, радоваться мне или плакать.
Деловито поковырявшись в ящике стола, он протянул ей карандаш и блокнот:
— На, пиши.
— Что писать? — удивилась Далила.
— Все. Где это дело велось? Кем? Какие были «вещдоки»? Я что, бог?
— На последний вопрос пишу «да», — рассмеялась Далила.
— Пиши, пиши, не отвлекайся.
Закончив писать, она приказала:
— И не смей мне тянуть! Немедленно выполни!
Евгений шутливо отдал ей честь:
— Есть, господин генерал!
— Вольно, — скомандовала Далила, целуя племянника в щеку и стремительно убегая.
Домашняя Замотаева напоминала подушечную болонку — этакий образчик буржуазного процветания: кокетливый халатик (безвкусный, но дорогой), яркие шлепки с пресловутым пушком, ленточка в волосах, бриллианты в ушах и на пальцах.
Лиза сказала бы: «Полный отстой!»
Целыми днями Наташенька возлежала на дорогущем восточном диване в гостиной. Утопая в роскоши, она готовила себя к редким встречам с богом, царем и супругом в одном лице — к встречам с самим Замотаевым.
Жизнь для нее наступала лишь в эти молниеносные, но знаменательные минуты, когда умотанный бизнесом Замотаев удостаивал женушку своим драгоценным вниманием.
Все остальное время Наташа прозябала и тосковала, хоть и дел было много. От скуки она жевала то шоколад, то орешки, то персики, а потом яростно изничтожала калории на тренажерах; сплетничала по мобиле с подругами — разговаривать по домашнему телефону (в ее понимании) невежество, жлобство.
Чем еще она занималась?
Да, в общем, ничем. Принимала в своем будуаре педикюрш, маникюрш, парикмахеров и массажисток, которые «впаривали» ей свои незначительные услуги по зверским расценкам.
Впрочем, в ее кругах вошло в моду хронически быть обобранным. Наташа ленивым голосом хвасталась своим ехиднам-подругам:
— Опять стилист меня ободрал.
И тут же притворно вздыхала:
— Ну и фиг с ним, что ж поделаешь, надо делиться с народом.
И получала от ехидны ответ:
— А за это народ нас ненавидит.
Далее шел поток взаимных жалоб. В этих кругах модно одновременно и хвастать, и жаловаться.
Чем еще занималась Наташа?
Ах да, если муж разрешал, выходила из дома: садилась за руль дорогого автомобиля и отправлялась на шопинг, в салоны, в тренажерные залы, в клуб к Лизе Бойцовой…
"Страшная судьба, — глядя на бледную от скуки и бесцельности Замотаеву, содрогнулась Далила. — Вот чего добился Верховский с его домостроевщиной.
У Наташи слишком много ума, чтобы она могла эту жизнь принять и не чувствовать себя абсолютно несчастной. Впереди у нее только хандра, которая закончится серьезной болезнью, а дальше — роскошная смерть, с дорогими врачами и позолоченным гробом".
Далила достаточно повидала таких загадочных, необъяснимых смертей, когда муж, смахивая скупую слезу, виновато вздыхает:
— Отчего она умерла? По схеме питалась, каждый год ей диагностика, профилактика, в рационе ананасы, клубника, пищевые добавки. Вот дворничиха наша, ничего этого не видит, недоедает, много работает, а глянешь на нее — кровь с молоком.
Да, он отлично ее содержал, свою дорогую болонку, но она заболела, потому что существовала, а не жила.
И теперь он хотел точно знать, как быть с новой болонкой, еще более дорогой.
— Вы ей слишком мало внимания уделяли, — поясняла Далила и добавляла:
— Она нервничала, тосковала, а все болезни от нервов.
И получала в ответ возмущение:
— Она нервничала, а я пахал! Я работал! Между прочим, и для нее!
Вот такая «красивая» жизнь, которую не запретишь.
Впрочем, в нашей стране болонки значительно чаще хоронят своих хозяев и сразу новых находят — вот такая «красивая» жизнь, которую тоже не запретишь.
— Ах, я сама не своя! — манерно воскликнула Замотаева, присаживаясь на свой восточный диван.