Проданная Истинная. Месть по-драконьи
Шрифт:
Встала, пошатываясь.
У меня больше не было крыльев, и когтей, но пламя по-прежнему ревело в голове, освещало ночь и звало… требовало идти вперед.
Пятьсот семь ступеней, сказал Анвар. Я ступила на первую, а после перешагнула сразу три. Тут, снизу, они были пока совсем небольшие.
За спиной послышался шелест крыльев и драконий рев. Обернувшись, увидела нескольких развоплощенных дракониров из личного отряда Фалаш во главе с Ворошем. Весь в черном, мрачный и откровенно злой он двинулся ко мне и…. Натолкнулся на невидимое стекло, отделившее нас друг от друга. Будто щит, в который я и сама недавно врезалась, смилостивился и пропустил только меня одну.
— Вейра Фалаш, — предупреждающе сказал Ворош, упираясь пятерней в невидимый щит, по которому тут же разбежались золотистые молнии, — Не стоит вам туда идти. Все уже произошло, ничего не изменить.
— Что произошло? —тут же переспросила вкрадчиво, чуть по-звериному склонив голову.
Хотя уже знала ответ. Чуяла. Запах крови стал так силен, что перебивал солоноватый теплый запах моего Истинного.
— Договор был закрыт.
Ворош сглотнул и вдруг отшатнулся, словно что-то в моем облике его испугало.
— Род Фалаш задолжал богине плату за двенадцать даров, — белый дракон спланировал ровно передо мной, подняв ветряную бурю, на глазах обретая ненавистные черты Диана.
Он шагнул вплотную к щиту, но благоразумно не стал его касаться.
— Анвар вернул богине дары и отдал плату из двенадцати первенцев, связанных с ним кровной клятвой. Молись, бестолковая девица, если богиня снизойдет до прошения и возьмет их. Если она сочтет планету неравной, то за это поколение придется расплачиваться тебе. Такова судьбы Истинных любого владетеля. Связь столь велика, что если не платит один, то плату возьмут со второго. Если лжет один, второй расплачивается. Если убивает первый, второй идет за него на плаху.
Я слышала об этой традиции. Говорят, та была пресечена законом всего пару веков назад, и только потому, что Истинных стало слишком мало, чтобы убивать их в угоду ритуалистов, всей душой болеющих за чистоту свирепых драконьих нравов.
— Согласно закону, за преступление отвечает преступник, а не его пара, — сказала уже осторожнее.
Интуитивно я чувствовала подвох, и не зря. Диан расхохотался. Ворош поморщился и пояснил:
—Так-то оно так, вейра Фалаш, да только у богов свои законы. Старое законодательство, каким бы варварским нам не казалось, было максимально приближено к требованиям богов. Закон менялся, а боги все те же, и спрашивают со своих детей по всей строгости.
Так вот почему в договор оказались вмешаны Истинные клана Фалаш и сам Анвар, вынужденные платить задолженности предков. Ум бешено работал, примеряя и отвергая версии обхода этой дурацкой традиции.
И… кое-какие мысли у меня были. Настолько очевидные, что казалось странным, что никто не сообразил этого раньше. Наверное, до этого могут додуматься только Истинные в самом отчаянном положении.
Подобрав платье, я поднялась на следующую ступень, и с удивлением обнаружила отсутствие обуви. Платье надела, а туфли забыла. И тут же хмыкнула. И пусть. Ощущать ступнями холод ступеней и боль от мелких камней было почти приятно после нескольких недель бесчувствия.
В спину мне неслись крики, угрозы, мольбы.
Не выдержав, обернулась. Я была в долгу перед этими людьми. Добром и силой, Анвар воззвал Сопределье служить мне, а это значило, что и я сама должна была однажды послужить Сопределью.
За прозрачным щитом уже собралась небольшая толпа, от графов до веев, от боевых драконов до детей. Дети плакали. И, скорее всего, не потому что очень сочувствовали Сопределью, а потому что их родители вели себя безобразно и все время орали, не стесняясь ни слез, ни отчаяния. Все же было в драконах что-то очень подкупающее и искреннее.
Подняла руку, дожидаясь, когда стихнут крики.
— Мой долг, как герцогини Фалаш, уладить возникшие недоразумения с богиней Смеха, — сказала прохладно, поправив платье, чтобы скрыть голые ступни. После отыскала в беснующейся толпе бледное напряженное лицо Диана. — Я вернусь.
Царственно кивнула и двинулась вперед. Я не могла позволить себе бежать, хотя ужас гнал меня к храму не хуже кнута, которым понукают лошадь.
Скоро крики остались позади, и я чувствовала только легкую боль от камушков, ветер на обнаженных ступнях, бархатную ночную темноту, ласковую в своем кровавом безумии. И страх.
На последних ступенях слух поймал быстрый захлебывающийся шепот молитвы на стародракорьем и, не выдержав напряжения, я бросилась к дверям храма. Рядом, на раздолбанной дорожке, по которой мы с Анваром прошли всего день назад, стояли храмовники. На коленях, лбом в разбитые плиты. Это их шепот вплетался в ночь.
Я дернула дверь, но та оказалась заперта. Подскочив к храмовнику, которого я обозначила, как главного еще в день свадьбы, затрясла его за плечо:
— Открой двери!
Тот, словно на миг очнулся от дурного сна, поднял голову, с ужасом вглядываясь в мое лицо:
— Не смею, герцогинюшка, не смею, ибо смерть на мне будет.
— Открывай, — приказала холодно. — Именем Фалаш приказываю.
— Не смею, — несчастный храмовник, с которого в процессе уговоров слетела тиара, опять взялся биться головой о дорожку. — До этого рассвета приказ герцога превыше приказа его герцогини.
Но у меня не было времени до этого рассвета! Я знала, чувствовала, до утра мой герцог будет уже мертв!
Развернувшись, я вновь бросилась к дверям храма, собирая в теле весь огонь, всю яростью всю… любовь, на которые было способно мое сердце. Я даже не ударила, бросилась всем телом в дверь, ломая и прожигая старое дерево, взламывая старинные напольные плиты, расплескивая каменное крошево.
И остановилась только потому, что налетела на стену. Плечи саднило, волосы спутались и лезли в лицо, а когда я попробовала их убрать, пальцы натолкнулись на что-то влажное.
На кровь.
Но боли почти не чувствовалось, и я кинулась вглубь. Храм был старым и маленьким, и почему-то первым, что я увидела было, словно сброшенное с высоты, тело блондина с дурным характером. Сын клана Верхош, вспомнила я вдруг. Видимых ран на нем не было, но из бесцветных сомкнутых губ вдоль щеки тянулась едва заметная нить крови. Рядом лежала расколотая бусина, от которой фонило Огневоем, хотя огня в храме не было.