Проданная
Шрифт:
– К закату мы должны добраться в Верес. Там будут ужин и ночлег, – пробасил наконец он.
– Аж к закату? Может, хотя бы привал сделаем? – Лана уткнулась лицом в гриву лошади и тут же пожалела об этом: на секунду она потеряла равновесие и чуть не свалилась.
– Привал был. Нельзя останавливаться часто, – покачал головой Сив.
Лана поджала губы. Привал действительно был. После обеда путники съехали с тракта к небольшой рощице с речушкой, кишащей комарами и лягушками. Пока лошади пили воду, воины расселись на траве, для Ланы Робб постелил свой плащ.
Гур раздал всем по куску сыра и хлеба. При свете дня
Робб же разительно отличался от своих спутников. Черты лица его были грубыми и острыми, словно вытесанными из камня, но при этом удивительно гармоничными. Чёрные широкие брови с изломом придавали лицу одновременно суровый и ироничный вид. Зелёные, глубоко посаженные глаза внимательно следили за Ланой, щурясь от яркого солнца. Шрам рассекал лицо от левого виска, обрывался на переносице и коротким росчерком заканчивался на правой скуле. На левой брови с ним соседствовали ещё три коротких шрама – будто след от чьих-то когтей. Чётко очерченные губы терялись в густой тёмной бороде, которая была слишком коротка, чтобы скрыть мощную шею. Густые волнистые волосы Робб собирал в небрежный пучок. В правом ухе в завитке ушной раковины Лана заметила два широких металлических колечка, каждое шириной с ноготь большого пальца. Ей показалось, что на них были какие-то символы, но Лана сидела от Робба слишком далеко, чтобы разглядеть.
Воины общались между собой, вспоминая забавные случаи из походов, сверялись с картой, проверяли оружие и доспехи. Лану в беседе не участвовала. Только Гур спросил её о самочувствии и не желает ли она добавки к обеду. Вопросы звучали нейтрально, без выраженного участия или неприязни. Сыр Лане показался перезревшим, а хлеб – чёрствым, поэтому принцесса вежливо отказалась, о чём, разумеется, к вечеру успела пожалеть.
На тракте начали появляться редкие путники. Проехал мимо старик на пустой телеге, прошли два мужика, тащившие на верёвке упирающуюся козу, и двое подростков с корзинами, полными яблок.
– Скоро будем на месте, – Сив кивнул вслед смеющимся детям, которые веселились и толкались, то и дело норовя рассыпать яблоки.
Гур пришпорил гнедую кобылу и поравнялся с Ланой. К седлу у него вместо седельной сумки была пристёгнута клетка с двумя упитанными чёрными воронами.
– Надо в Вересе купить вам нормальное седло. А то в этом вы едва ли доедете до Красного Замка.
Лана замялась и крепче сжала поводья, подбирая слова.
– Женщине нельзя ездить в обычном седле. Это может привести к… нежелательным последствиям, – она попыталась выразиться как можно аккуратнее.
Гур, кажется, её понял, но удивился.
– Никогда о таком не слышал. А это проблема?
Лана смутилась, а Гур, кажется, не понимал, что затрагивает тему интимную и даже сакральную. Он спрашивал об этом таким же тоном, каким интересовался днём у спутников, достаточно ли вкусный сыр он купил в дорогу.
– В Девяти Королевствах высоко ценится девичья невинность, – в итоге выдавила из себя Лана. – Если девушка потеряет невинность до свадьбы и об этом узнают, то замуж ей уже не выйти. А её родители должны будут публично посвятить жизнь дочери Двуликому Божеству в храме. И там ей никогда не стать жрицей, только послушницей.
– Да кому ж вообще жена-неумёха нужна? – гоготнул Гур, но поймав испуганный взгляд Ланы, притормозил. – Прошу прощения, принцесса, я не хотел…
– Всё в порядке, – Лана попыталась улыбнуться. – Мы разные, я понимаю… И взгляды у нас разные…
Принцесса отвела глаза. Ей снова стало страшно от ожидающей её неизвестности. И от того, что её окружают трое совершенно незнакомых мужчин, с которыми её каким-то чудом отпустил отец. Лана снова почувствовала, как мир сжимается до размеров маленькой точки и дышать становится всё труднее, будто чьи-то огромные руки схватили её лёгкие, не давая им сокращаться.
– А вот и городская стена, – голос Сива стал лучиком света в надвигающейся тьме. Усилием воли Лана ухватилась за этот лучик и вытащила себя из подступающей паники.
Несколько глубоких вдохов, и она снова начала видеть. Дорога действительно упиралась в высокую каменную стену, выше которой был лишь шпиль храма Двуликого Божества. На шпиле сияло золотое солнце, окольцованное полумесяцем из чернёного серебра – два образа Бога. Послушницы обычно носили на шее серебряный полумесяц в знак своей принадлежности ночной его ипостаси – мужа и покровителя. Жрицы и жрецы носили солнце, потому как несли людям свет знаний, просвещения и слово божие вместе с дневной ипостасью Двуликого Бога – мудрого отца, указующего путь. Настоятели и настоятельницы храмов и сама Мать Настоятельница, стоявшая во главе церкви, носили на груди тот же символ, что украшал шпили храмов, – солнце в объятиях луны.
Недалеко от стены, там, где заканчивалась рощица, начинались нестройные ряды одноэтажных домиков – возле города раскинулась деревня.
Людей стало больше. Кто-то выходил из открытых ворот города, кто-то топал им навстречу. Между домов бегали дети, собаки и куры. Жизнь кипела и бурлила – люди торопились закончить свои дела до заката, чтобы при свете лучины поужинать с семьёй и лечь спать в ожидании нового дня.
Робб натянул поводья, заставляя коня замедлить шаг.
– Гур, – позвал он. – Давай вперёд. Встретимся в «Золотом Гусе».
– Понял! – Гур ударил кобылу пятками, и та, пуская пыль из-под копыт, умчала его к городским воротам.
Когда трое путников добрались до города, солнце уже почти село. Двое сторожей у ворот окинули их скучающим взглядом и продолжили обсуждать более насущные проблемы. Улицы стремительно пустели, в больших каменных чашах разжигали костры, призванные освещать город. Домишки были в основном скромные, из серого камня или неокрашенного дерева. При этом улицы оказались неожиданно широкими, позволяя двум всадникам спокойно ехать рядом.
Постоялый двор «Золотой Гусь» прятался в глубине города и представлял из себя длинное двухэтажное каменное здание с красной крышей. Над полукруглой входной дверью – тоже красной – висела на двух ржавых цепях деревянная табличка с нарисованной птицей, отдалённо напоминающей гуся. Правда, был он не золотым, а жёлтым.
Когда Лана, Робб и Сив подъехали к зданию, из дверей, прямо под копыта коня Робба, вывалился пьяный мужик, которого тут же и стошнило. Конь недовольно заржал и остановился, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.