Продайся мне
Шрифт:
— И как же он узнает?
— Антон? Да он на мой инстаграм подписан. Я выложу фотку с другим мужиком, а потом проверю, смотрел он мои сториз или нет.
— Как всё сложно, — с недоумением смотрю на Веронику. Вот уж не думала, что у неё проблемы в личной жизни.
— Пофиг, прорвёмся. Слушай, а ты как? Вы же с Гордеевым в Берлин летали, да?
— Ага.
— Ой, расскажи, как всё прошло? Биг босс тебя не замучил?
— Ну, как видишь, я жива, — развожу руками и смеюсь, заметив любопытный взгляд Вероники. Ей явно интересно, как прошла
— О, класс! Мы с девчонками будем тебя ждать, — Вероника подмигивает мне и, выйдя из лифта, тут же мчится к своему рабочему месту. — Чёрт! Гордеев уже здесь. Я специально на полчаса раньше из дома вышла, хотела как-то примелькаться.
Липкий страх заползает под кожу, я больше не слушаю Веронику, хотя она продолжает рассказывать о том, как на прошлой неделе опоздала два раза и получила строгий выговор от Гордеева. Стены, пол, окна расплываются перед глазами, я машинально улыбаюсь разговорчивой коллеге, а сама трусливо поглядываю в ту сторону, где находится кабинет Дамира. Нужно пойти к нему, заявить о своём присутствии.
Или сбежать? А что, хороший вариант — наплевать на будущее, на мечты, связанные с работой, на самосовершенствование и саморазвитие, а вместо этого — отправиться домой, чтобы ублажать Назара. Об этом, кажется, говорила Альвина? Если сбегу, её слова станут правдой. Я способна быть лишь чьей-то содержанкой, а не полноценной личностью.
Придаток, красивое личико, которое должно улыбаться и помалкивать, — вот, кто я для Назара. Не хочу, чтобы так продолжалось и дальше.
— Прости, мне пора к большому боссу, — перебиваю Веронику. Она показывает сжатые кулачки и понимающе улыбается.
Гордеева уважают, но при этом немного боятся. Перед встречей с ним Вероника дико нервничает, поэтому сейчас вполне искренне желает мне удачи.
В ушах раздаётся противный гул, ноги сами несут меня вперёд, к кабинету Дамира. Нельзя останавливаться, нельзя тормозить, иначе я вновь нырну в пучину сомнений и тревог. Даже если он по-настоящему меня уволит, я справлюсь. Поплачу в подушку, прокляну весь мир, но в конце концов найду плюсы в безработном существовании.
Стучу в дверь. Не дождавшись ответа, открываю её. Вот он, момент истины.
Гордеев сидит, откинувшись на спинку кресла, и невидящим взглядом смотрит в экран монитора. Я успеваю заметить его отрешённость до того, как он стирает её с лица. Коленки трясутся, по спине течет холодный пот, ладошки горят и словно бы покалывают, пока Гордеев пронзает меня своим фирменным тяжёлым взглядом. Он хорошо умеет скрывать свои эмоции, но почему-то мне кажется, что он удивлён. Брови чуть приподняты, уголок губ еле заметно дёргается.
— Пришла официально уволиться? — спрашивает он ледяным тоном.
Отличный момент, чтобы сделать вид, будто между нами ничего не было. Вдруг совет Альвины сработает.
— Нет, с чего это вдруг? Я пришла напомнить, что в девять утра у вас встреча с Воронцовым,
Несмотря на полуобморочное состояние, мой голос звучит ровно и достаточно уверенно. Я продолжаю озвучивать очевидные вещи, но Гордеев меня не перебивает, внимательно слушает. И кивает. Когда я наконец замолкаю, он встаёт из-за стола.
— Кажется, это всё. Я могу идти? — с опаской смотрю на то, как он приближается. Медленными шагами, с нечитаемым выражением на лице. Словно хищник перед финальным прыжком. Да что за странные ассоциации? Может, он водички решил попить, в горле пересыхает даже у начальников, а не только у их помощниц и секретарш.
— Нет. Не можешь, — чеканит он.
— Почему? — теряюсь я.
Страх и тревога отступают в тот момент, когда в мои лёгкие проникает горьковато-древесный аромат. Сердце врезается в грудную клетку, а затем падает куда-то мне под ноги. Волоски на руках встают дыбом, к лицу приливает кровь, а в вены словно впрыскивают двойную дозу адреналина — я вытягиваюсь стрункой, прямо смотрю Гордееву в глаза и забываю дышать.
Он идёт ко мне. Сомнений быть не может. Когда между нами остаётся один жалкий метр, я разрываю зрительный контакт, пытаюсь сделать шаг назад. Но уже знаю, что ничего у меня не получится. Никуда я не сбегу, потому что снова оказываюсь в плену Гордеева. Его лучисто-карие глаза гипнотизируют, соблазняют, а чувственные губы изгибаются в порочной улыбке.
— Что вы делаете? — пищу я, когда его рука ложится мне на талию, притягивает к себе, к невыносимо горячему телу.
— Возвращаю тебя обратно на работу. А ты о чём подумала?
Он умеет шутить? Я не успеваю толком удивиться, потому что губы Дамира касаются моих, и весь мир исчезает. Остаётся лишь мой тихий стон и трепетный восторг, который я испытываю второй раз в жизни.
25
Этот поцелуй отличается от того дикого и неконтролируемого поцелуя в немецком отеле. Дамир словно изучает меня, вкушает небольшими порциями, смакует, растягивает удовольствие. Его ладони целомудренно скользят по спине, но мне этого так мало. Хочу прижаться к нему как можно теснее, хочу щупать, исследовать, стонать от удовольствия. Запускаю пальцы в его волосы, вжимаюсь в твёрдое горячее тело.
Я оживаю, и каждая клеточка тела поёт, тянется к свету, к новым незабываемым ощущениям. Поддаюсь Дамиру, включаюсь в его игру: полностью растворяюсь в нашем неспешном поцелуе, касаюсь языком его языка, облизываю его губы, всхлипываю и трясусь, когда он крепче меня обнимает, впечатывает в себя так, что острая вспышка наслаждения ослепляет глаза.
Лихорадочно ощупываю его волосы, шею, сильные плечи, касаюсь ладонью там, где быстро бьётся его сердце. До моего сознания наконец доходит: для Дамира это не просто поцелуй, я же чувствую, слышу, осязаю. Между нами происходит что-то серьёзное.