Продолжение поиска (сборник)
Шрифт:
— Ну, родной, сообщай свои фамилии, только сразу договоримся, не фантазировать, все равно проверим. Да ты садись!.. — обращается к задержанному Кунгаров.
Настроение у Рата майское, даже про еду забыл.
— А чего ж скрывать, раз попался? Все равно пятерку дадут.
— Пять годов?! — Старушка опять всплескивает руками, но теперь от жалости.
— Да вы, мамаша, не волнуйтесь, ему не впервые пятерку получать, небось давно в «отличниках» ходит.
Засмеялись все, даже «отличник», только старушечье лицо по-прежнему выражало сострадание.
— …Хайдулин,
— Настоящая, как и возраст? — спросил Рат.
— Когда-то была Ризаев, а настоящая или нет, аллах его знает… Не у кого было спрашивать.
Женщина совсем оттаяла.
— Горемыка, горемыка, без роду, сирота…
— Тридцать семь под праздники стукнуло. Судимостей три, все за кражи, — продолжал Ризаев.
— Государственные были?
— Зачем мне больше пяти получать?
— Слесарь-железнодорожник, моторист речного флота, наладчик из мастерских виноградарского совхоза… — Это Абилов просматривает картонные удостоверения, и тут Кямиль, солидно молчавший до сих пор, вскакивает со стула:
— Вай, какой лодырь! Умел столько работа, пошел воровать. Вай, какой дурак!
— И все-то это чужое, — с каким-то скорбным упреком говорит старуха, — сам-то что умеешь в свои тридцать семь?
«А выглядит он гораздо старше, лет десять лишних по тюрьмам набрал, — опять отвлекаюсь я от протокола. — И что за чепуха все эти ложки, серьги да отрезы в сравнении с украденным у самого себя?»
— Сколько краж вы совершили в Каспийске? — спросил я.
— Не считал, гражданин следователь.
— Я не следователь, а считать все равно придется.
Ризаев задумался, потом, ухмыльнувшись, сказал:
— Сколько есть — все мои. Я всегда признаюсь. Зачем зря время отнимать, вам других ловить надо…
— Ну, ну, — обрывает его Рат, — видели мы таких сознательных.
Поскольку хозяева отсутствуют, нам самим нужно вызвать слесаря для починки поврежденных замков.
— Кто испортил, тот пусть и чинит, — шутя предлагаю я, но Ризаев принимает это всерьез. За несколько минут без каких бы то ни было инструментов он приводит замки в порядок.
— И зачем только эти руки тебе достались?
Неподдельная горечь в словах старушки на несколько секунд меняет выражение ризаевского лица. Бог знает, из какого душевного запасника вырывается наружу искреннее смущение.
Дверь опечатана, и можно уезжать. До машины мы с Кямилем ведем Ризаева под руки как барышню.
Во дворе горотдела полным-полно. Ребята из милицейского дивизиона рассаживаются по мотоциклам. Только что закончен развод, значит, уже шестой час.
— Ну, спасибо, Михеев, поймал, — говорит Рат дежурному.
Тот с недоверием разглядывает Ризаева: с непривычки трудно осознать взаимосвязь между вспыхнувшей лампочкой и дядей, стоящим у барьера.
Кунгаров с Абиловым идут к Шахинову, а мы с Кямилем, пока дежурный оформляет задержанного в камеру предварительного заключения, садимся за нарды. В конце концов, сегодня выходной!
Нарды, конечно, не шахматы, где все зависит от тебя самого но хорошее настроение примиряет меня со взбалмошными костями. Кямиль целиком отдается игре, а я механически переставляю шашки из лунки в лунку и думаю совсем о другом. О наших милицейских радостях. Ведь со стороны может показаться: упрятали человека за решетку и счастливы. А истина в том, что никогда нельзя сказать наоборот: счастливы оттого, что упрятали за решетку. И это не софистика, потому что так оно и есть на самом деле.
— Что Шахинов? — спрашиваю у Рата, еле поспевая за ним. Он так несется в столовую, что Абилов с Кямилем отстали на добрый десяток шагов.
— Принял как должное. Будто после его сегодняшних выкладок Ризаеву ничего другого не оставалось, как влезть в эту квартиру и ждать нас.
— А ты обратил внимание, в каком доме находится эта квартира?
— В пятиэтажном, а что?
— В одном из трех, указанных Шахиновым на чертеже.
— Миром правит случай, а…
— Тобой желудок, — с удовольствием закончил я.
Хороший понедельник
Рабочий день начинается с селектора. Еще недавно в радиусе его действия находились только райотделы Баку, а теперь и мы приобщились. Правда, качество связи пока неважное, иногда динамик выдает что-то нечленораздельное, напоминающее бурчание водопроводного крана. В таких случаях Шахинов пожимает плечами и шутит: «Опять действовать по собственной инициативе».
Но сегодня все в порядке, и потому селектор — это здорово. По ходу совещания мы узнали, что за истекшие сутки спокойствие столицы республики не было нарушено тяжкими преступлениями, что в Наримановском районе разоблачена шайка расхитителей, что без происшествий протекала работа метрополитена, что дружинники вагоноремонтного завода задержали хулиганов, безобразничавших во Дворце культуры, что с помощью вертолета на Апшероне поймана группа морских браконьеров.
Мне становится чуточку жаль, что работаю здесь, а не в Баку. Ежедневно тащусь из родного города за тридевять земель. А получилось все так из-за Рата. Мы знакомы еще по юрфаку. Тогда, как и другие второкурсники, я с завистью смотрел на дипломников. Мы были массой, они — индивидуальностями. Они появлялись на факультете с большими портфелями, только начинавшими входить в моду, на равных болтали и шутили с преподавателями, косились на наших девочек и не замечали нас. Мы бы с Кунгаровым так и не познакомились, если бы меня вдруг не решили исключить из университета.
Я был горячим сторонником свободного посещения лекций и пытался доказать его преимущества собственным примером. Деканат не одобрил моей инициативы. За меня вступилось факультетское бюро комсомола, и решающую роль в этом сыграл Рат. Он заявил, что я хорошо учусь, а все остальное — от молодости. То ли довод показался убедительным, то ли потому, что Рату симпатизировал даже декан, дело кончилось выговором. Рат поздравил меня и посоветовал взрослеть как можно дольше. Потом мы встречались по службе, подружились, и, когда его выдвинули сюда, я потащился следом.