Продолжение поиска (сборник)
Шрифт:
Пока я с нетерпеливой радостью переписывал из записной книжки номер телефона Ашота Арзумановича, полковник, ни к кому не обращаясь, говорил:
— Не понимаю. Зрелый человек… нет, не понимаю.
Все остальное было делом техники. В течение часа я выяснил, что телефон числится за Петросовым Ашотом Арзумановичем; выяснил, что он дважды судим за мошенничество, судимость погашена амнистией, последний раз освобожден по отбытии срока наказания почти шесть лет назад.
Я позвонил Петросову. Конечно, не за тем, чтобы спросить, почему он взялся за старое.
— Ашота Арзумановича, пожалуйста…
— Ашот-дядя
— Ах да, он мне говорил. В Теркенд, кажется?
— Да. Завтра он вернется обязательно.
В карточке значилось, что Петросов — уроженец этого селения, но перепроверить никогда не мешает. «Своей» у нас часто называют и деревню жены, и деревню, где просто живут родственники.
Но все это меня уже не радовало. Охотничий азарт пропал. В ушах звучало уважительно-ласковое «Ашот-дядя» — типично армянское обращение. После шести лет… почему? Хорошо, что инспектору уголовного розыска отвечать на этот вопрос необязательно… Придется давать телеграмму на задержание, а то по дороге еще что-нибудь выкинет. Продаст, например, какому-нибудь колхозу нашу Каспийскую электростанцию…
Я позвонил Рату домой.
— Молодец, — сказал он. — Ашот Арзуманович Петросов задержан два часа назад в Степанакерте. Тамошние ребята из ГАИ взяли его по приметам и «Москвичу». Сработала наша первоначальная ориентировка. Но ты все равно молодец.
— Спасибо. Что он делал с номером?
— Настоящий 83–14, значит, вторая восьмерка— просто дорисованная тройка. Машина числится за кем-то другим, кажется, за его племянником. Ну отдыхай. Завтра раньше двенадцати можешь не появляться.
ЭЛЕКТРИЧКА В ПОЛЕ
(Рассказ)
В августовскую жару я предпочитаю добираться от Каспийска до Баку электричкой. Все-таки прохладнее, чем в автобусе. Правда, времени на дорогу уходит гораздо больше, поэтому пользоваться «прохладным» транспортом мне удается один-два раза в неделю. Когда можно уехать домой вовремя, как служащему с восьмичасовым рабочим днем.
Именно в такой день и произошла история, из-за которой я очутился в госпитале и мой беспокойный мир вдруг ограничился двухместной палатой с постоянным запахом карболки.
С тех пор минуло почти две недели, но время, проведенное здесь, будто спрессовалось. Мне кажется: все случилось сегодня…
Я быстренько сгреб бумаги в сейф, запер массивную дверцу, пересек бечевкой размягший кусочек пластилина, пришлепнул его ключом — за неимением печати — и был таков.
До вокзала пятнадцать минут ходьбы, а электричка в сторону Баку прибывает в Каспийск в 18.20. Если выходишь, как сегодня, в восемнадцать ровно, чувствуешь себя городским пижоном на прогулке: иди себе и лениво поглядывай по сторонам. Однако у такой неторопливой походки есть свой минус: она привлекает попутчиков, которым действительно некуда торопиться. Через квартал меня нагнал юрисконсульт с химкомбината, славный парень и страстный любитель рассказывать анекдоты. Любой знакомый воспринимается им прежде всего как потенциальный слушатель. Не успел я опомниться, как на меня посыпались веселые истории. Пошли мы еще медленнее, чем я в одиночку, а потом и вовсе остановились на перекрестке, где моему спутнику надо было сворачивать, а мне дальше, к вокзалу, еще пару кварталов пройти. На душе спокойно, в мыслях ничего не путается, не терзает, развесил я уши, стою похохатываю. За две минуты до прибытия поезда опомнился…
— Все равно опоздал, — говорит юрист. — Пойдем ко мне, есть пльзенское пиво.
Здравомыслящий человек так бы и поступил, но для меня, если я решил что-нибудь, например, сесть в самолет, который по всем признакам должен уже находиться в облаках, никак не на аэродроме, такое упрямство привычное дело. Он мне о пиве, а я галопом, только бы успеть, думаю, обидно такую уйму времени ни за что ни про что терять, следующий поезд через час, а к автобусной станции на другой конец города возвращаться.
…Опоздай я тогда, приехал бы домой на час позже всего-навсего. Просто смешно становится, из-за каких пустяков иной раз нервы себе треплешь. Очень я переживал, что по собственной глупости, из-за лишнего анекдота не успею на эту самую электричку: восемнадцать двадцать. Просвет между зданием вокзала и рощицей вдоль насыпи, в котором ежесекундно мог показаться поезд, уходящий без меня, оставался чистым; это подхлестывало, и я мчался как угорелый, хотя часы показывали уже двадцать три минуты седьмого. Тут бы мне твеновского остряка-мальчугана, который кричал горе-велосипедисту: «Куда торопишься?! Все равно похороны без тебя не начнутся».
После всего, что произошло, можно и в самом деле увериться в тщетности усилий не опоздать на «поезд своей судьбы». Но я не стану фаталистом. Стремление при всех обстоятельствах осуществить принятое решение вошло у меня в привычку, а привычка, говорят, вторая натура, значит, дело во мне самом. Ведь мог же я спокойно отправиться пить пльзенское пиво…
В восемнадцать двадцать пять выскакиваю на перрон, только что пена не падает, а родимая зеленая стоит смирно, пантографы опущены, светофор перед ней рубином светится.
«Что за чертовщина? — думаю. — Вроде бы и след ее должен простыть. Хотя почему, спрашивается, при такой уверенности я все же бежал?»
Смотрю, пассажиры в вагонах сидят как ни в чем не бывало, и по табло поезд тот самый: восемнадцать двадцать. Обрадовался я, словно приз выиграл.
У первого вагона знакомый оперативник с линпоста:
— Салам алейкум, — говорит, — капитан.
— Привет, — говорю, — товарищ Мустафа.
— Видел, как ты скакал, только зря. Не раньше чем через десять минут отправится.
— В чем дело? — спрашиваю. — Тока нет?
— Ток есть, — говорит, — человека нету.
А машинист с помощником рядом стоят, с ноги на ногу переминаются. Ничего не понимаю.
— В махачкалинском мужчину убили, — поясняет Мустафа. — Сосед по купе зарезал. Только тронулись из Нардарана, проводник обнаружил. На час там поезд задержали. Оказывается, несчастный «Волгу» выиграл, ГАЗ-24, по нашей лотерее, в Баку ехал оформлять. В общем, билета нет, и соседа тоже нет. Ясно, зарезал и удрал с билетом. Видно, в дороге выпили, стал хвастать, может быть, даже билет показывал. На нехорошего человека нарвался, вот и погиб.