Проект Деметра
Шрифт:
На ногах не устояла, осела на землю. Разум опять киселем поплыл.
– Что ж ты творишь!! – услышала. – Нельзя Лайда! Нельзя!!
Майльфольм женщине выговаривал, орал на нее руками взмахивая, словно ударить готов был. Вездесущий. Откуда взялся? Чего шумит?
Туман в голове, худо девушке. Сказать хотела, чтоб не бранился напрасно, мать ведь перед ним, переживает за сына. Все понятно.
Только вместо слов кровь из горла, последние силы забирая, на траву полилась.
Майльфольм поднял Эру на руки, потащил, а куда – не поняла, не запомнила, только всю
Хуже нет осознавать, что ты умираешь, что уже хлам ни на что негодный.
Эра повернулась на бок и с тоской уставилась на сидящего рядом Майльфольма. Смотрит как верный пес и все в глазах – от страха до желания.
– Хороший ты, – прошептала. И больно так сделалось, обидно, что сдохнет тупо, как какая-то скотина, непонятно за что и почему.
– Вирус у меня. Умру. Ребятам помоги. Пятеро нас…
– Молчи…
– Им нужно на базу пока живы. Пока, как, я в живой труп не превратились. Не дойти мне, а у них еще есть шанс. Свяжись, найди, доведи их до базы. Долг у меня перед ними. Ты же боец, понимать должен.
– Я – страж, а ты – не воин.
Эра села, сдерживая вздох сожаления. Не поспоришь – какой из нее боец? Обуза. Повисла на шее мужчины.
– В местном воздухе есть какая-то частица, которая разлагает наши организмы. У меня со свертываемостью крови появились большие проблемы, у ребят могут быть другие проблемы. Ты должен помочь.
Мужчина смотрел на нее не мигая и молчал. Взгляд был пространен и бесстрастен.
– Слышишь меня?
– Кушать пойдем, – встал.
Какой "кушать"?
– Ребята…
– О них позаботятся, – отрезал чуть зло. И притих, добавил спокойнее. – Каждый должен делать свое дело. Толку больше.
И пошел к выходу.
Эра на пол встала, за ним двинулась:
– Ты прав, но я прошу.
Молчит.
Девушка разозлилась:
– Одежду отдай!
Майльфольм покосился на нее, усмехнулся:
– Лучше стало?
– Придушу, если куртку выкинул. На это сил хватит.
Мужчина головой качнул, улыбаясь.
Эра притихла – больно улыбка у него светлая, так и сияет весь. А с чего вдруг?
А с чего она на него наезжает, как на старого знакомого?
Он ее в дом пропустил. Слева стол длинный, лавки, и старик во главе стола. При нем вовсе разборки устраивать было неудобно. Села чинно, но подальше от мужчин, с другого краю, ближе к выходу.
– Никак спужалась старика? – улыбнулся ей дед.
– Нет. Робею, – выдала самое удобное. И получила глиняную миску с белой похлебкой от скромницы с косой по груди. Девушка рдела и смотреть на Эрику не смела. Той неуютно стало, мысли всякие в голову полезли. А скромница за занавеску юркнула и словно нет ее и не было.
Эра ложку деревянную в миску бухнула, почерпнула несмело варево, попробовала. Вкусно. Забытое что-то, далекое, но заманчивое настолько, что выхлебала мужчин опередив, еще и ложку чуть не облизала.
Дед рассмеялся. Эра покосилась на него и ложку в сторону отложила:
– Спасибо.
– На здоровье, светлая.
Девушка прищурила глаз на старика – опять это прозвище. Может, у нее волосы выгорели или вирус в альбиноску превратил?
И заметила что в мисках мужчин похлебка горчичного цвета, густая – иная, чем была у нее.
Эра шею потерла, оглядываясь – знаково. Значит прокаженная? Другая еда, неприкасаемость. Может и правы? Может, заразна она?
– Спасибо, что вылечили. Меня Эрика зовут, – сказала несмело, чтоб с чего-то разговор начать. Мужчины ели степенно, вдумчиво и отвлекать их было неудобно, но вопросы накопились и кто знает, получит ли она ответы, если помешкает.
– Лойхой, можно Хой. Тебе все можно, – улыбнулся ей старик, усы огладил. Гладко расчесанные седые волосы в свете от оконца казалось, светятся, а глаза лучатся. И у Майльфольма тоже. Смотрели на нее оба, как на родную, желанную, долгожданную.
Гостеприимно, конечно, но пора б и честь знать.
– Мы в город Богов идем. Знаете где он?
Дед крякнул и головой качнул:
– А что он тебе, Эйорика? Те места для тебя гиблые. Остерегись, светлая.
– Меня Эрика зовут, – поправила, задумавшись.
Старик на мужчину глянул вопросительно. Тот в миску взглядом уткнулся поспешно. Чувствовалась меж ними недоговоренность.
Оно понятно – чужачка, больная. Но неприятно все едино.
Встала:
– Спасибо за угощение. Пойду, – к выходу двинулась и услышала в спину:
– Молока испей. Больно ты его любишь.
Эрика застыла – старик ее досье читал? Тогда откуда ему знать ее пристрастия в еде?
– Простите? – повернулась к нему. Взгляд старика таил смех, но незлобивый – добрый.
Майльфольм из кувшина на столе в кружку налил белой жидкости, принес девушке
Взяла, отпила. Может и молоко, но на вкус более сладкое, жирное и душистое. Не такое как в столовых на базах или в гостиницах.
Эра пила медленно, наслаждаясь и млея, сама того не замечая. В какой-то миг на каком-то глотке привиделась ей изба из белого камня, стол круглый, скатертью застланный. Женщина с длинными светлыми волосами, шуршание ее светло-зеленого платья. Лица нет – пятно, и только руки с тонкими запястьями, длинными пальцами – тонкие, нежные, ухоженные с ровными ноготочками. Рукав по ним стелется, вниз уходит, обвивая окантовкой из блестящих тонких лент. Кувшин из стекла, льется из него в зеленоватый пузатый стакан молоко, распространяя душистый аромат цветения, меда.
И так хорошо, так уютно и спокойно, что Эра пить перестала, застыла, закрыв глаза, стараясь еще на пару минут остаться в привидевшемся. А оно расплылось, дымкой покрылось и растаяло, словно не было ничего. Только осадок горечи сожаления о безвозвратности и одиночестве остался. Неприкаянности.
Знакомее чувство, родное. Много лет она с ним. И так надоело, что задарила бы его врагу, не думая.
– Спасибо, – отдала кружку и во двор вышла.
Она понимала, что что-то происходит, но не понимала что. На вирус все списать можно легко, но не слишком ли удобное объяснение?