Проект «Геката»

Токацин

— Где чертёж реактора?

— Я ж тебе давал всю обвязку, — удивлённо отозвался Гедимин. — Проверь передатчик.

Константин нетерпеливо отмахнулся.

— Обвязку я видел. Бред, но обсчётам поддаётся. Где сам реактор?

— А, это… — Гедимин посмотрел мимо него, на серебристые плиты, закрывающие бассейн. — Я сам им займусь. Ничего считать не надо.

Константин изумлённо мигнул.

— Ты в своём уме? Это не дырку в стене проковырять! Если что и обсчитывать, так это твой реактор. У тебя хоть что-то по нему есть?

Гедимин покачал головой.

— Сначала надо сделать. Мне не всё понятно… — он с трудом вынырнул из водоворота мыслей и кивнул на дверь. — Уходим. Мне ещё трубки проверять.

— Трубки! — Константин сердито фыркнул. — Значит, простейшим бесшовным трубкам из рилкара ты не доверяешь. Эту технологию обкатывали не один год — нет, тебе надо перепроверить. Веществу, которое взорвётся, как миллион тонн динамита, ты доверяешь. Никто никогда такого не делал, — нет, считать не надо. Атомщик, тебя давно проверяли на эа-мутацию?

…Трубки привезли из Инженерного блока ещё утром. Гедимин никому не давал их в руки — отогнал даже Эллака, предложившего было помощь. В них действительно не было ничего сложного — пустотелые рилкаровые цилиндры, стенки толщиной в полсантиметра, два сантиметра в диаметре, тридцать пять — в длину, рёбра под специальные насадки сверху и снизу. Но изготавливались они втрое дольше, чем обычные изделия из рилкара, и Гедимин видел, что технология нигде не нарушена. Ни внутренних каверн, ни областей напряжения, — они должны были выдержать высочайшую нагрузку, от которой любой металл рассыпался бы в пыль. Гедимин осторожно погладил их, едва касаясь бронированной перчаткой стенок, и усмехнулся. «Дело за ирренцием и флией. И ещё — обсидиан. Обсидиан не помешает…»

02 октября 38 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»

Гедимин посмотрел на анализатор. Щупы прибора охватывали наконечник стержня, предел сканирования проходил по верхнему хвостовику, — и сканирующие лучи не находили внутри ничего лишнего. Одобрительно кивнув, сармат отключил насос и, заткнув клапан, включил ремонтную перчатку.

— Вакуум.

— Вижу, — отозвался Константин. Он сидел рядом, его анализатор был включён, но рука неподвижно лежала на ручке кресла.

— С охлаждением проблем не будет?

— Это холодная реакция, — медленно проговорил Гедимин. Клапан в верхней части трубки был заварен намертво и теперь остывал; пятый из шести ирренциевых стержней был готов к эксперименту.

— Холодная — в норме, — Константин перевёл взгляд на контейнеры с готовыми стержнями. — Реакция на омикрон-квантах… Что, если в дело вступят нейтроны?

— Вот поэтому в реакторе не должно быть воды, — отозвался Гедимин. Он держал нагретый хвостовик под потоком холодного воздуха, стараясь, чтобы рука не дрожала. Рядом остывал седьмой, управляющий, стержень — тридцать пять сантиметров ипрона в съёмном обсидиановом кожухе. Обсидиан был особенным — девяносто процентов естественного минерала и только десять — искусственной стеклоподобной массы. Для обычных линз хватало меньшего, но речь шла о реакторе…

— Никакого замедлителя. Быстрые нейтроны пройдут насквозь и ни на что не повлияют.

Константин недоверчиво хмыкнул.

— Какое омикрон-излучение ожидается?

Гедимин озадаченно мигнул и ненадолго перевёл взгляд с остывающего стержня на чем-то встревоженного сармата. «Чего ему не сидится?»

— Девять-десять в час при устойчивой реакции. Если выйду на критику…

Константин щёлкнул пальцем по ручке кресла.

— Выйдешь. И вылезешь за неё. Какой может быть максимум?

Гедимин снова замерил температуру хвостовика. «Хватит. Остынет в контейнере.»

— Максимум? Взрывная реакция, восемь килограммов исходного… Сам посчитай, мне некогда.

Константин презрительно фыркнул.

— Вот именно. Тебе некогда. Зато будет масса времени, чтобы отскабливать тебя от уцелевших экранов. Ты знаешь, как ведут себя нейтроны в омикрон-потоке?

Гедимин неопределённо повёл плечом. Во второй руке он держал стержень — насос вытягивал из трубки последние молекулы воздуха, неосторожное движение могло испортить всю работу.

— Никак.

— Они слипаются, — Константин поднялся с места, тяжело оперся руками о стенд и заглянул сармату в глаза. — Как и всё остальное. Ты и мигнуть не успеешь, как внутри будет пара миллиграммов нейтронного вещества.

— Ты говоришь мне под руку, — сердито сощурился Гедимин. — Откуда ты взял это нейтронное вещество? Даже при взрыве «Та-сунгара»…

— А то кто-то внимательно изучал, что там было при взрыве «Та-сунгара»! — Константин пренебрежительно махнул рукой. — Вы разнесли в клочки астероид и радостно помчались на базу. Посмотри в мои расчёты, атомщик. Увидишь много нового.

Сармат покосился на часы.

— Времени нет. Разве что завтра, после запуска.

Он включил анализатор и поднёс щупы к наконечнику стержня. Константин резко выпрямился.

— Завтра меня тут не будет. Мне ещё жить не надоело. Добавь насосов, атомщик. Твоего охлаждения недостаточно.

Ворота за ним захлопнулись. Гедимин, подняв голову, несколько секунд смотрел ему вслед, а затем криво усмехнулся. «Охлаждение… Девять к десяти, что этот твэл вообще не разгорится. Никто никогда ничего подобного не делал. Эксперименты с брусками… их результаты противоречивы. Ими нельзя пользоваться. Никто не знает, как делать ирренциевые твэлы. А он боится взрыва. Охлаждение… сожги меня пучок нейтронов…»

03 октября 38 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»

Ипроновый стержень поднимался медленно, размеренно, плавно, — и подъём, и спуск должны были быть равномерными. Гедимин поднял его полностью и, убрав руку, повернулся к Хольгеру. Тот кивнул и щёлкнул пальцем по секундомеру.

— Хорошо. Только одно… ты слишком близко стоишь. Никак нельзя выйти за барьер?

Гедимин качнул головой.

— Я должен видеть, что с твэлом.