Проект Каин. Адам
Шрифт:
Вирус распространялся по всему миру, перекинувшись на США, где, благодаря развитой инфраструктуре, «Каин» появлялся во все новых городах с просто ошеломляющей быстротой. Конечно, правительство Соединенных Штатов, знавшая из своих источников, что происходит в России, сразу же ввело в стране чрезвычайное положение. В города были посланы солдаты Национальной Гвардии, применялись жесткие карантинные меры, но вирус продолжал распространяться, пусть и с гораздо меньшей скоростью, чем вначале. Страна боролась с болезнью, как здоровый организм борется с инфекцией, но шансов победить аналог вируса иммунодефицита не было. Но у них хотя бы была надежда, которой уже не было у России: та оказалась ввергнута в анархию, раздираемая изнутри болезнью, мародерами, паникой, страхом.
29 октября Российская Федерация как государство в том смысле, в котором это понимает человек, перестала существовать.
КОМУ: ВСЕМ КОМАНДУЮЩИМ ВС.
ОТ: ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ РФ.
ТЕМА: КАИН.
ВНИМАНИЕ! НА ТЕРРИТОРИИ СТРАНЫ ВВОДИТСЯ ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. РАЗРЕШЕНО ПРИМЕНЕНИЕ СИЛЫ КО ВСЕМ, КТО ОКАЗЫВАЕТ СОПРОТИВЛЕНИЕ. ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ВВЕРЯЮТСЯ В КОМАНДОВАНИЕ СТАРШИМ ПО ЗВАНИЮ ОФИЦЕРАМ.
ДА ПОМОЖЕТ НАМ БОГ.
закодировано 091030 №5719-01.
Константин Малышев стоял в своем кабинете, перед картой Российской Федерации, сцепив за спиной руки. Его губы кривились в ироничной холодной улыбке. Все шло в ад. Все. А он был в самом центре того, что еще, возможно, удастся спасти.
Майор покачал круглой головой, вздохнул, сел за стол. Поглядел на ноутбук, даже притянул его к себе, но потом плюнул и оставил на месте. Не было никакого желания возиться со всеми этими докладами, отчетами, мнениями. И так было понятно, что все развалилось, причем развалилось именно тогда и именно так, как он и ожидал. Подтверждением этому была недавняя телеграмма, полученная от президента, этого надутого индюка.
Малышев прищелкнул пальцами и оттолкнул ноутбук в сторону. Нет, нечего терять время на всю эту ерунду. Надо было подумать, обмозговать все то, что сейчас — ну, вскоре — станет происходить здесь. От того, как точно он предугадает дальнейшее развитие событий зависит многое… Да что там многое — все! Поэтому нельзя ошибиться даже в малейшей ерунде. Игра должна была пойти по крупному, и надо знать, какие козыри на руках у тех, кто вскоре соберется за столом.
Он в нетерпении встал, снова подошел к карте, уставился на нее. Что же ему предпринять? Сейчас, когда получено последнее сообщение, открывались широкие горизонты, но, к сожалению не перед ним. Маслов, именно Маслов получал все полномочия по управлению маленьким лагерем беженцев. А он со старым сукиным сыном не в лучших отношениях, надо признать. «Как бы не получилось так, — мрачно подумал майор, — что я окажусь за бортом, на утлом плоту и даже без гребаных весел». С этим определенно что-то надо было делать, но что именно? Малышев со злостью хлопнул по карте. Самое поганое во всем происходящем, что он пока не видел возможности сделать задуманное. Абсолютно никакой возможности. Все шло своим чередом, и помешать этому было никак нельзя. Поэтому оставалось только одно — ждать. Чего ждать? Подходящего момента, конечно же. Как он делал всегда. Единственное, что ему может надоесть ждать, но такое можно понять. И так ждал дольше всяких разумных пределом.
— Но пока что я подожду. Пока что подожду, — промурлыкал Малышев и ухмыльнулся своей фирменной улыбкой. Да, если уж он ждал столько лет, то сможет подождать и еще чуток. Еще как сможет.
— А то как же, — прошептал майор и провел пальцем по карте, сначала снизу вверх, потом слева направо, рисуя крест.
Первое ноября, суббота, осталось в памяти Сергея Одинцова как один из самых радостных дней в жизни.
Похудевший килограмм на пять от скудной еды, он бродил по коридору корпуса, в котором жил, не зная, чем бы заняться. Сейчас он бы душу продал вместе с мизинцем на каждой руке за телевизор или за хорошую книгу. Что угодно, но только не бесцельное существование овоща, существование, от которого начинал цепенеть разум. Бесконечное ничегонеделание было самой тяжелой пыткой, какую он только испытывал за всю свою жизнь.
Друзей, даже просто приятелей, с кем можно поговорить, Одинцов так и не нашел. Все ходили либо своими сплоченными кучками, либо поодиночке, зыркая на любого, подходящего ближе, чем на метр, такими глазами, будто готовы были либо убить, либо убежать без оглядки. Сергей (и без того с трудом заводивший друзей), глядя на них и вовсе терял всякое желание общаться. Лучше уж бродить одному по коридорам или сидеть в своей комнате, чем разговаривать с такими.
Поэтому весь его день состоял из шатания туда-сюда по корпусу, еды и сна. Казалось бы, от такого времяпрепровождения он должен был поправиться, но он наоборот похудел, а принудительный отказ от спиртного и сигарет (ни тем ни другим он не злоупотреблял и раньше) привел к тому, что Сергей чувствовал себя не смотря ни на что лучше, чем за многие последние годы.
Он много думал о том, что происходило там, снаружи, и это в какой-то степени помогало ему не впасть в состояние, в котором, похоже, оказались многие из вынужденных пациентов Санатория. Эту болезнь Сергей называл про себя «синдром шизика» — не очень умно и изящно, зато верно. Симптомы у «шизиков» были просты: бормотание под нос, поглощение пищи в неимоверных количествах и, самое главное, абсолютно пустой, ничего не выражающий взгляд. Эти люди либо стояли поодиночке около стен, либо сидели на стульях и смотрели на то место, где раньше стоял телевизор. Они никому не мешали, но все равно заканчивалось все одним и тем же: рано или поздно очередной «шизик» исчезал, как будто его и не было. Приходили ли к ним по ночам «зубные феи» в образе вооруженных солдат, Сергей не знал, но полагал, что что-то в таком духе и происходило.
Он и сам иногда ловил себя на мысли, что смотрит на какую-нибудь точку на стене, а когда очухивается, то не может вспомнить, о чем думал последний час или полтора. Его это пугало, и пугало сильно, поэтому он всегда старался о чем-то размышлять, спорить сам с собой… про себя, конечно, не в слух. А ночью приходили мысли о том, что как только он начнет разговаривать вслух, то и к нему придут добрые дяденьки и уведут туда, куда уводили всех «шизиков» до него.
А потом, 1 ноября, в субботу, размеренное, сонное течение его жизни в «Санатории» изменилось к лучшему, и он всегда вспоминал то событие, как одно из лучших, что когда либо происходило с ним.
Сергей сидел за столом около стены и с отвращением смотрел на плавающий в тарелке то ли борщ, то ли щи, не разберешь. Повар в этой столовой отличался особым равнодушием к выходящей из его рук пище. Мало того, что выглядело неаппетитно, так еще и на вкус, как правило, отвратительно. Бывало конечно, и… Нет, лучше попробовать.
Одинцов осторожно, словно это была отрава, а не еда, зачерпнул ложку супа, посмотрел на нее несколько секунд (в памяти мелькнул эпизод из старого мультика про Тома и Джерри, в котором ложка, опущенная в приготовленную миску с какой-то гадостью, превращалась в головешку). Посидев так с полминуты, он мысленно плюнул и быстро проглотил суп. Сморщился, но, к своему удивлению, понял, что сегодня, похоже, у повара был удачный день: «борщещи» были вовсе не отвратительными, а просто безвкусными.
Сергей взял солонку, заляпанную чем-то от прошлых трапез, и стал на глаз сыпать соль. Кашу маслом не испортишь, так что хрен с ним, этот суп все равно уже испортить нельзя. Поэтому со спокойной совестью…
— Вот он, красавец, трескает! Здорова, Серый!
Сергей выронил солонку из разжавшихся пальцев, оборачиваясь на звук до боли знакомого голоса. Он даже не обратил внимания на то, что брызги супа разлетелись во все стороны; он глядел только на Мишку, бледного Мишку Свердлова, с широкой улыбкой стоящего напротив.