Проект «Юпитер»
Шрифт:
— Джулиан знает, что ваша жизнь отдана работе. То, что вы делаете, более важно для вас, чем то, что вы есть.
— Довольно неприятное откровение. — Оба вздрогнули, когда в соседней комнате раздался резкий звон — кто-то уронил на пол металлический лоток с инструментами. — Но именно таковы большинство людей, с которыми мы общаемся. В мире и так слишком много бездельников. Если бы Джулиан был одним из них, мы, наверное, никогда бы с ним не встретились.
— Дело не совсем в этом… Видите ли, я из той же породы людей, что и вы. Если бы я просто сидел без дела и потреблял бесплатные блага жизни — я,
Амелия посмотрела на него так, как иногда смотрела на своих студентов.
— Спасибо, что не стали напоминать — он ведь выполнял такую же работу для меня самой, — она встала и прошла через холл к автомату с кофе. — Взять вам чашечку?
— Нет, спасибо, не надо.
Когда Амелия вернулась, она передвинула стул так, чтобы столик оказался между ней и доктором Джефферсоном.
— Неделю назад я бы бросила все на свете ради того, чтобы стать психотерапевтом для Джулиана. Я люблю его сильнее, чем вы или он сам — как выяснилось, — и, конечно же, я очень многим ему обязана.
Она замолчала и подалась вперед.
— Но за последние несколько дней я узнала, что мир устроен гораздо сложнее, чем мне казалось раньше. Вы знаете, что Джулиан ездил в Вашингтон?
— Нет. Государственные дела?
— Не совсем. Он ездил в Вашингтон, потому что там была я — я там работала. Он явился ко мне, как я теперь понимаю, с мольбой о помощи.
— Это из-за убитого мальчика?
— И из-за всех остальных убитых и растоптанных толпой. Я ужаснулась, услышав его рассказ — еще до того, как это появилось в выпусках новостей. Но я… Я… — Амелия поднесла чашечку с кофе к губам и попробовала отхлебнуть, но быстро отставила чашку на стол и всхлипнула — неожиданный, мучительный звук.
Она смахнула с ресниц набежавшие слезы.
— Все в порядке, успокойтесь.
— Все совсем не в порядке! Но это гораздо больше, чем он или я. Больше, чем даже наша жизнь или смерть.
— Погодите, что вы такое говорите? Погодите. Это ваша работа?
— Я и так уже сказала слишком много. Но — да.
— Что это — защитная реакция, уход в работу?
— Можно сказать и так. Да.
Доктор Джефферсон откинулся на спинку дивана и стал энергично приглаживать свою бородку, будто боялся, что она вот-вот отклеится.
— Защита… Блейз, доктор Хардинг… Я целыми днями смотрю, как люди мне лгут. И хотя я разбираюсь не очень во многом, но это моя специальность.
— И что?
— И ничего. Ваша работа — это ваша работа, и меня она интересует лишь настолько, насколько она касается моего пациента. Мне безразлично, чем вы занимаетесь — спасаете страну или спасаете мир. Единственное, о чем я вас прошу — когда вы не заняты этим своим делом, занимайтесь Джулианом.
— Конечно.
— Вы действительно многим ему обязаны.
— Доктор Джефферсон, у меня уже есть крестная мать. И мне не нужна еще одна, с бородой и в брюках.
— Верно подмечено. Простите, я не хотел вас обидеть, — он поднялся. — Я не должен перекладывать на вас собственное чувство вины. Мне нельзя было отпускать Джулиана после того, как я с ним подключался. Если бы я настоял на своем, заставил его лечь в больницу — ничего этого не случилось бы.
Он протянул руку. Амелия ее пожала.
— Вот и хорошо. Вы будете укорять себя, я — себя, а наш больной тем временем поправится.
Джефферсон улыбнулся.
— Позаботьтесь о нем. И о себе. Такая работа требует ужасного нервного напряжения.
Амелия проводила его взглядом. Наружная дверь лопнула, закрываясь. Лицо Амелии покраснело, на глаза набежали слезы. Она старалась сдержаться, но не выдержала и расплакалась.
Когда я стал умирать, ощущение было такое, будто я плыву по коридору из яркого белого света. Потом я оказался в просторной светлой комнате, где были Амелия, и мои родители, и еще с десяток друзей и родственников. Отец был таким, каким я помнил его еще со школьных лет — стройным и без бороды. Нан Ли, первая девчонка, с которой у меня было что-то серьезное, стояла рядом со мной, засунув руку мне в карман, и поглаживала мои гениталии. Амелия с дурацкой улыбкой наблюдала за нами.
Все молчали и только смотрели друг на друга. Потом свет угас, и я проснулся в больнице. У меня на лице была кислородная маска, и воняло блевотиной. Нижняя челюсть болела, как будто кто-то меня ударил.
Рука была словно чужая и почти не слушалась, но я все же сумел дотянуться до маски и сдернуть ее с лица. В комнате был кто-то еще, кто — мне не было видно, но вроде бы женщина, и я попросил дать мне носовой платок — хотелось высморкаться. Она дала мне платок, но, когда я попробовал высморкаться, начался новый приступ рвоты — и она помогла мне приподняться и быстро подставила к подбородку металлический лоток, и держала, пока я блевал и откашливался, издавая премерзостные звуки. Потом она подала мне стакан воды и велела прополоскать рот. Только тогда я понял, что это не медсестра, а Амелия. Я произнес что-то романтическое, роде «Вот дерьмо!», и снова начал проваливаться во тьму, а она уложила меня обратно на подушку и натянула на лицо кислородную маску. Я еще услышал, как она позвала медсестру, а потом совсем отключился.
До чего все-таки странно — какие-то из подобных эпизодов запоминаются очень четко, во всех мельчайших подробностях, а другие совсем забываются. Мне потом сказали, что после этого маленького рвотного ритуала я проспал пятнадцать часов подряд. А самому мне казалось, что я всего лишь на несколько секунд закрыл глаза. И когда снова их открыл — передо мной был уже доктор Джефферсон, с инъектором, которым он только что ввел какое-то лекарство мне в руку.
Кислородной маски на мне уже не было.
— Не пытайтесь встать, — предупредил доктор Джефферсон. — Расскажите, как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — я едва смог сфокусировать взгляд на нем. — Во-первых, я чувствую, что не умер — правильно? Таблеток не хватило.
— Амелия нашла вас и спасла.
— Я должен ее поблагодарить.
— Следует ли из этого, что вы намерены повторить то, что пытались сделать?
— А много таких, что не повторяют?
— Очень много, — у него в руках оказался стакан воды с пластиковой трубочкой. — Люди решаются на самоубийство по очень разным причинам.