Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

Сквозь высокие окна зала заседаний Дворца правосудия в Мальруни лился ослепительный свет белого африканского солнца. Он отражался в светлом мраморе стен, в хрустальных подвесках огромных люстр. В его сияющих потоках высокий суд, восседающий на подиуме за резным столом черного дерева, выглядел торжественно-живописным:

Зал был полон любопытствующей публики, телерепортеров, журналистов, местных и зарубежных. Этот судебный процесс вызывал очень большой интерес, еще бы, дерзкое покушение на президента, преступник-одиночка, иностранец, возможно — маньяк…

Слушание дела подходило к концу и сейчас прокурор темпераментно произносил свою обвинительную речь. Он принимал горделивые позы, грозно потрясал руками, его хорошо поставленный голос гулко гремел под сводами зала, призывая земное и небесное правосудие обрушиться на виновного:

— Обвиняемый Жослен Бомон, гражданин Франции, четырнадцатого мая сего года попытался совершить покушение на жизнь полковника Нджала, президента Малазийской республики.

Прокурор выдержал многозначительную паузу и продолжил:

— Это невероятно, господин председатель суда, но обвиняемый утверждает, что действовал исключительно по собственной инициативе…

Председатель суда величественным жестом прервал речь прокурора и обратился к подсудимому, казалось, совсем сомлевшему от африканской жары и впавшему в какое-то странное оцепенение:

— Обвиняемый Жослен Бомон, признаете ли вы, что действовали с единственной целью — убить президента Нджала?

— Да, признаю, господин председатель, — вяло ответил тот.

Председатель суда внимательно взглянул на подсудимого, сидевшего за невысоким парапетом в окружении усиленного полицейского караула. Жослен Бомон был высоким, хорошо сложенным мужчиной примерно сорока лет с крупными чертами лица, с большим насмешливым ртом, с веселыми морщинками вокруг глаз. Глаза у него были прозрачными, светло-голубыми и с необыкновенной, пронзительной яркостью выделялись на смуглом, покрытом загаром лице.

Пожалуй, Бомон был единственным человеком в зале, кого оставило равнодушным великолепие происходящей вокруг драмы. На его лице застыло сонное выражение, светлые глаза растерянно моргали, казалось, он плохо понимал происходящее и едва отвечал на вопросы суда.

— Итак, вы признаетесь в совершении данного преступления? — уточнил судья.

— Да, господин председатель, — повторил Бомон. глядя куда-то перед собой.

— И вы заявляете, что не являетесь объектом какой-либо политической манипуляции? — продолжал председатель суда.

— Да, это так. — Бомон наклонил голову в знак согласия.

Председатель суда кивнул прокурору, позволяя ему продолжить свою речь.

— Обвиняемый Жослен Бомон, отдаете ли вы себе отчет в том, что я обязан призвать высокий суд прибегнуть к высшей мере наказания?! — торжественным голосом вопросил прокурор.

Но и угроза смертного приговора не возымела на Бомена должного действия. Он сидел с опущенной головой, опершись руками о парапет скамьи подсудимых. Судьи переглянулись.

— Обвиняемый, ответьте прокурору! — сказал председатель суда.

Бомон не шевелился.

— Обвиняемый Жослен Бомон, встаньте, — повысил голос председатель.

Голоса прокурора и судьи доносились до Бомона смутно, словно издалека. Он послушно попытался подняться, но внезапно белый мраморный зал, черные лица зрителей, телекамеры, судейские мантии, мундиры охраны, все закружилось в его глазах. Он покачнулся и со стоном рухнул в проход.

Сознание не сразу покинуло его и сквозь противный свист в ушах Жослен успел услышать, как председатель суда объявил:

— Подсудимый Жослен Бомон потерял сознание от жары. В судебном заседании объявляется трехдневный перерыв.

И провалился в темноту.

Очнулся Бомон в небольшой комнате от резкого запаха лекарств. Он утратил ощущение реального времени и как и силился, так и не мог понять, сколько длилось его забытье — минуту, час или сутки…

Перед Жосленом стоял молодой круглолицый чернокожий врач, держащий в руках шприц. Чуть поодаль, у окна стояли еще несколько человек в белых халатах.

Тусклые глаза Бомона просветлели и наполнились ужасом. Он вспомнил все, что происходило с ним после ареста…

— Нет, — закричал он, — нет, я больше не могу, это невозможно…

Жослен с силой рванулся из рук державших его полицейских. Один из солдат упал, с соседнего столика со звоном посыпались какие-то склянки, ампулы с лекарствами, но бесполезно, объятья африканской Фемиды были слишком крепки.

Врач с улыбкой приближался к нему, ласково приговаривая:

— Что с тобой, малыш? Чего ты испугался? Будь умницей, иди сюда.

— Я больше не могу, я не вынесу этого… — обессиленно прошептал Бомон.

Белое солнце за окном, белые халаты врачей, белые стены комнаты, черные лица, все кружилось и плыло перед ним, как черно-белая лента нескончаемого кошмарного сна, от которого он никак не мог пробудиться.

— Ну-ну, не упрямься, Жослен, будь паинькой! — сказал врач.

Полицейский закатал рукав его рубашки и врач ввел иглу в напряженную вздувшуюся вену. Бомон с ужасом смотрел, как медленно уходит из шприца желтоватая прозрачная жидкость. Но уже через несколько секунд боль и ужас исчезли из его глаз, выражение лица вновь стало безучастным, голос — покорным, движения — ме-ханйческими.