Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней
Шрифт:
И тогда из-за спин врачей выступил высокий человек в светлом костюме с ослепительной белоснежной улыбкой.
— Прекрасно, оденьте его, — приказал он полицейским, весело глядя на бомона.
— Прекрасно, безупречно, — повторил он, приблизившись к Жослену и внимательно заглянул в его глаза.
Он поправил лацканы пиджака Бомона, стер услужливо поданной врачом салфеткой пот с влажного лба Жослена и, видимо, остался доволен, потому что вновь проговорил нараспев:
— Безупречно. Итак, начнем сначала, господин Бомон. Вы помните,
— Да, господин президент, — послушно ответил тот, гляди куда-то в угол комнаты.
Нджала оглушительно расхохотался. Переглянувшись, скромно улыбнулись врачи.
Мягкое весеннее солнце заливало золотистыми потоками рабочий кабинет президента Малазийской республики. Полковник Нджала любил роскошь, поэтому на полу кабинета перед камином лежал белоснежный пушистый персидский ковер. Лучи утреннего солнца скользили по резной мебели красного дерева, по стульям с позолотой, играли в подвесках подсвечников старинной венецианской работы.
Среди всего этого великолепия был почти незаметен секретарь президента, невысокий худощавый африканец, который сосредоточенно раскладывал по папкам утреннюю почту и деловые бумаги.
— Опустите шторы, Яшер, и включите телевизор, — сказал президент Нджала, входя в кабинет и усаживаясь в кресло. — Помнится, сегодня должен быть оглашен приговор по делу Бомона… Процесс обещали транслировать по телевидению.
Секретарь включил телевизор и на экране появился знакомый прокурор в роскошной мантии. Он вновь требовал для подсудимого смертного приговора. Время от времени камера скользила по непроницаемым лицам судей, панорамировала на зал. Темнокожие зрители наблюдали за происходящим с холодноватым любопытством. Мелькали микрофоны в руках репортеров.
На все вопросы суда, защиты и прокурора обвиняемый твердил одну и ту же фразу:
— Да, господин президент. Я согласен, господин президент…
— Достаточно, все ясно, можете выключить телевизор, — сказал секретарю президент Нджала, поднимала из кресла. — Закажите три видеокопии судебного процесса по делу Бомона. Одну — для меня, вторую — для телевидения, третью — для полковника Мартена из французской спецслужбы. И можете раскрыть шторы…
— Только благодаря вашей доброте, господин президент, — льстиво сказал секретарь, — Бомону удалось избежать смертного приговора.
Нджала самодовольно усмехнулся.
— Франция — наш добрый друг, — сказал он, — зачем же нам казнить ее подданных… А Бомон… Бомон станет очень больным человеком. Мы отправим его на перевоспитание в горы…
Так решилась судьба секретного агента французской специальной службы безопасности полковника Жослена Бомона.
Перевоспитание Бомона проходило в небольшой тюрьме близ каменоломен, расположенных на пустынном безлюдном плато в горах севернее Мальруни.
Через месяц ему стало казаться, что весь мир состоит из жгучего белого солнца, раскаленного камня, удушливой пыли, гортанных криков тюремщиков и лая собак. Он постепенно утрачивал ощущение реального времени. Жослену начинало казаться, что со времени его ареста прошла вечность.
Чтобы не потерять счет дням, он царапал ржавым гвоздем черточки на сырой стене камеры: шесть — в ряд, } а седьмую — поперек. Это означало, что прожита еще] одна тюремная неделя. Через полгода Бомон прикинул, что одной стены на его срок, пожалуй, не хватит…
Единственным праздником заключенных были дожди. Когда приближалась зима, начинали дуть муссоны. Тогда на горизонте появлялись низко летящие темные тучи и на уставшую от зноя землю падали быстрые крупные капли дождя, постепенно превращаясь в сплошную стену воды. В такие дни узники толпились перед маленькими окошками камер, просовывали руки сквозь прутья решеток, жадно ловили влагу, пили ее, отирали ею свои лица. Дождевые капли пахли ветром, океанской солью, далеким тропическим лесом, цветами, грозой и… свободой.
Так проходили дни, они складывались в месяцы, месяцы превращались в годы.
Однажды, на работах в каменоломне, взваливая на плечи корзину с породой, оступился молодой африканец Томбо, недавно появившийся сосед Жослена по камере. Тяжелая корзина соскользнула со спины и ударила его по ноге. Бедняга Томбо закричал от боли, свалился на землю и не мог встать по приказу надсмотрщиков. Те стали избивать его, сначала кнутами, потом — ногами…
Жослен несколько минут смотрел, как они все больше входили в раж, как постепенно наливались кровью их глаза.
Томбо уже не мог кричать и только глухо хрипел от ударов. Внезапно слепящая безудержная ярость овладела Боменом и он одним прыжком оказался около них.
Двое неуклюжих тюремных солдат в искусстве рукопашного боя не могли соперничать с агентом-профессионалом, даже после того, как тот год просидел на казенной диете. От первых же его ударов они разлетелись в разные стороны, не успев схватиться за оружие. Но когда на их крики прибежало еще шестеро тюремщиков, профессионализм Бомона перестал играть решающую роль…
Они долго били его, уже потерявшего сознание. Били, пока не устали. Жослен не помнил, как очутился в камере, но сквозь туман забытья он почувствовал, как чья-то рука отерла кровь с его лица и подложила под голову клочок соломы. Это был благодарный Томбо. Так у Жослена неожиданно появился друг.
Однажды, тихим солнечным утром, проснувшись, Бомон взглянул на свой календарь — стенку камеры, Сплошь исчерченную царапинами, шесть в ряд, одна — поперек, и решил, что их уже вполне достаточно и пришло время подумать о побеге.