Профессия: режиссер
Шрифт:
4. Реплику о том, что он черен и что постарел, Отелло может говорить не оставшись один, а в порыве, обращая эти слова к Яго как к другу. Это признание тайных предчувствий возможной измены жены.
Впрочем, может быть, Яго уже ушел.
5. Входит Дездемона. Отелло резко закрывает лицо руками, а Яго, если он еще здесь, остается как бы его защитником от предательницы.
Дездемона чувствует тайну и со страхом расспрашивает
Реплику «прости меня» Отелло может сказать в ином, не буквальном смысле, прося прощения не за данную минуту.
Он как бы просит простить его за то, что заставляет ее мучиться с ним, черным и старым.
Дездемона решает, что он заболел, и бежит за повязкой или лекарством, за чем-то, что могло бы помочь.
Он долго стоит с повязанным на лоб мокрым платком, потом снимает его и, отложив, уходит, боясь взглянуть на жену.
Дездемона, взволнованная неясностью происходящего, идет за ним.
6. Надо, вероятно, ту сцену, когда Эмилия находит платок, начинать не сразу, а после маленькой передышки, чтобы предыдущее улеглось, ибо в нем было столько напряжения, что зрители не успевают включиться полностью в новый поворот.
Надо найти начало новой сцены, чтобы она не висела на хвосте предыдущей.
Еще издали Эмилия увидела, что что-то лежит на полу. И, подойдя, подняла платок. Должен начаться естественный, хотя бы по затраченному времени, процесс осознания удачи такой находки.
Ведь Яго как раз просил украсть этот платок. Лежит тот платок, который так просил украсть Яго. Вот он будет рад! Вот будет для него сюрприз!
Но Яго в эту минуту занят другим, он не оценивает сюрприза, жена раздражает его неуместностью своего пребывания тут. Надо точно сыграть весь процесс этой оценки, со всеми ее изгибами. Это должен быть маленький и законченный шедевр ведения диалога.
У Эмилии сюрприз. Яго вначале ее не понял. Эмилии больно, что муж не приемлет ее, даже когда есть сюрприз. Наконец он осознал, в чем, собственно, дело, но вместо благодарности стал угрожать ей, что будет плохо, если она об этом кому-нибудь скажет. Тогда Эмилия стала его просить не использовать эту находку для чего-то дурного. Он выгнал ее. И тут же с готовностью встретил вошедшего мавра.
7. Начинается вторая важнейшая сцена Отелло и Яго. В ней опасно играть расстройство Отелло вообще, его муки вообще и т. д. Тогда все скоро наскучит, ибо будет однообразным.
Тут надо найти конкретность, данность, точный пункт уже начавшейся болезни.
Он в том, что Отелло вышел с ощущением, будто попал в какой-то капкан, застенок, и виной тому — Яго.
Что ему нужно теперь? В нем, как ни странно, весь темперамент направлен не против жены, а против Яго. Он весь кипит против Яго. Нужно что-то высказать
Яго бурно реагирует на это отрицание необходимости правды. Яго воспринимает слова Отелло так, будто это измена их идеалу служения правде.
Тот, кто правдив, — сейчас против правды. А лжец — за нее.
8. Сложен переход Отелло от предыдущей сцены к монологу — прощанию с прошлым.
Нельзя окончательно прощаться.
Иначе что же делать в последующих моментах прощания? Надо как бы примериваться к тому, что все прекрасное, чем он жил, уже позади. Это тонкий кусок, и надо найти путь, и ритм, и смысл перехода.
9. А затем — новый ход.
Отелло вдруг реально представилось, будто Яго коварен. Тогда он бьет Яго, предупреждая его этим малым, что в случае, если Яго соврал, ему грозит нечто большее.
Яго клянет себя за то, что он, наивный дурак, решился сказать начальнику правду.
И простодушный мавр начинает снова выспрашивать.
Яго вмиг, как боксер, увидав, что противник открылся, наносит удары. Он говорит об уликах.
Всё! Больше сомнений нет. Теперь Отелло прощается с прошлым уже окончательно.
Оба клянутся мстить.
Мокрый от напряжения, усталый, как после тяжелой работы, Яго остается на сцене один, отдыхает.
10. После почти молниеносной передышки следует новая тяжелая сцена, ведь у Шекспира каждая сцена — как лавина. Только бы не утомить публику однообразием, все рассчитать, при высоком, конечно, чувстве.
Итак, Дездемона, которая оставила Отелло в прошлой сцене в состоянии какой-то, как ей казалось, начинающейся болезни, теперь бежит к нему, чтобы узнать, как он себя чувствует. Однако Отелло больше не выглядит больным.
Совсем другое начинает беспокоить Дездемону.
Отелло ведет разговор с ней в неизвестной ей ранее манере. Он как бы на что-то намекает, что-то хочет сказать скрыто обидное. Говорит, что ее влажная рука — признак изменчивости натуры, и т. д.
Тут Дездемоне чудится уже не болезнь, а некая ранее неизвестная черта характера ее мужа. Неприятная черта. Деспотичность, что ли?
И она оказывает ему легкое, но определенное сопротивление.
Между тем как для Отелло ее сопротивление является доказательством не скрываемой ею измены.
11. В результате эта сцена с мужем для Дездемоны еще более таинственна, чем прежняя, когда Отелло казался больным. Он так изменился за короткое время, что только его внешность свидетельствует о том, что перед ней Отелло.
Это непосильное постижение таинственного сценически должно быть интересно, волнительно.
Яго переводит такое постижение в реальное русло: значит, что-то случилось по военной линии, говорит он.
И Дездемона бурно подхватывает эту версию. В ней — спасение.