«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности
Шрифт:
– Привет, Пью, вот и я, – сказал дядя Лем, глядя на большую гориллу. – Здорово, малыш, – повернулся он к маленькой горилле, и я заметил, что он вздрогнул.
Да и кто может его обвинить в этом! В жизни не приходилось видеть более отвратительных представителей рода человеческого. Если бы у этих Пью были не такие одутловатые лица или хотя бы будь они чуть стройнее, они не так напоминали бы двух откормленных слизняков – одного большого, а другого поменьше. Папочка Пью был одет в свой лучший костюм с толстенной золотой цепочкой от часов поперек живота. Он расхаживал так важно, будто
– Здравствуй, Лем, – небрежно бросил он. – Вижу, что ты прибыл точно по расписанию. Малыш, поздоровайся с мистером Лемом Хогбеном. Надеюсь, сынок, ты не забыл, чем ему обязан? – И он рассмеялся противным смехом.
Младший Пью не обратил на него никакого внимания. Его маленькие глазки были прикованы к толпе на другой стороне улицы. На первый взгляд ему можно было дать лет семь, и трудно было представить себе более безобразного мальчишку.
– Может, пора приступать, папочка? – пропищал он. – Можно, я выдам им как следует, а, папочка? – Его голос был таким противным, и в нем было столько нетерпения, что я поспешно посмотрел, нет ли у него под рукой пулемета. Нет, пулемета у младшего Пью не оказалось, но, если можно было бы убивать взглядом, он уже давно прикончил бы всю толпу.
– Смотри, какой у меня малыш, Лем, – произнес папа Пью с нескрываемой гордостью. – Настоящий маленький мужчина! Я им очень горжусь, Лем, старина, и не скрываю этого. Жаль, чт его милый дедушка не дожил до этого великого дня. Да, у нас старинный знатный род, наша семья Пью. Теперь подобного не сыщешь. Плохо лишь одно: малыш – последний в нашем роду. Теперь ты понимаешь, Лем, почему я вызвал тебя.
Дядя Лем снова вздрогнул.
– Понимаю, – сказал он, – даже слишком хорошо понимаю. Но ты напрасно тратишь время, Пью. Я не сделаю этого.
Младший Пью резко повернулся.
– Давай я дам ему как следует, папочка? – пропищал он голосом, полным нетерпения. – Разреши, папочка? Можно?
– Заткнись, сынок, – ответил старший Пью и отвесил малышу увесистую оплеуху. Руки у мистера Пью были словно окорока. Он действительно напоминал телосложением гориллу.
Когда его огромный кулак опустился на голову малыша, можно было ожидать, что мальчишка перелетит на другую сторону улицы. Но пацан оказался твердым орешком. Он лишь пошатнулся, потряс головой и покраснел от злости.
– Папочка, – завопил он на всю округу, – я предупреждал тебя! Еще в прошлый раз, когда ты врезал мне, я предупредил тебя! А теперь я дам тебе как следует!
Мальчишка глубоко вздохнул, и его крошечные свиные глазки сдвинулись так близко, что я мог бы поклясться – они коснулись друг друга. Одутловатое лицо стало ярко-красным.
– Ну хорошо, малыш, хорошо, – поспешно согласился старший Пью. – Думаю, что пришло время. Не трать на меня силы, сынок. Лучше займись толпой!
Все это время я стоял у края толпы, не спуская глаз с дяди Лема и прислушиваясь к их разговору. В это мгновение кто-то похлопал меня по плечу и тоненький голосок вежливо пропищал:
– Послушайте, мистер! Вы позволите задать вам пару вопросов?
Я посмотрел вниз. Рядом стоял худенький мужчина с добрым лицом. В руке он держал записную книжку.
– Валяйте, – не менее вежливо ответил я. – Спрашивайте, мистер.
– В общем-то, у меня всего один вопрос, – сказал мужчина и поднес карандаш к раскрытой записной книжке. – Как вы себя чувствуете?
– Отлично, – улыбнулся я, польщенный заботой. – С вашей стороны очень любезно поинтересоваться самочувствием ближнего. Надеюсь, что и вы чувствуете себя неплохо.
Он с недоумением кивнул головой.
– В этом-то вся штука! – воскликнул он. – Ничего не понимаю! Я действительно чувствую себя хорошо!
– Что в этом странного? – поинтересовался я. – Такой тихий солнечный день!
– И не только я, – продолжал он, словно не услышал моих слов. – Все остальные тоже. Но минут через пять, по моим расчетам…
И тут что-то обрушилось мне на голову, подобно раскаленному молоту.
Вы сами понимаете, что любому Хогбену нельзя причинить боль, ударив его по голове. Только дурак может рассчитывать на такое. Я почувствовал, как у меня подогнулись колени, но через пару секунд оправился и оглянулся по сторонам, чтобы узнать, кто ударил меня. Вокруг не было ни души. Но зато как стонала и корчилась вся толпа! Люди хватались за головы, шатались из стороны в сторону, расталкивая друг друга, чтобы побыстрее добраться до грузовика, с которого мужчина быстро раздавал бутылки с лекарством и не менее быстро рассовывал по карманам доллары.
Щупленький мужчина рядом со мной пошатнулся, и его глаза закатились, как у утки при ударе грома.
– О, моя голова! – простонал он. – Ну, что я вам говорил? О, моя голова! – И с этими словами он двинулся к грузовику, нащупывая деньги в кармане.
В семье всегда считали меня придурком, но нужно быть совсем уж кретином, чтобы не понять, что вокруг происходит что-то необычное. А я отнюдь не считаю себя недоумком, что бы ни говорила обо мне мамуля, поэтому повернулся и взглянул на младшего Пью.
Он стоял, этот толстомордый хорек, красный, как индюк, надувшийся от важности, и смотрел на толпу злобными крохотными глазками.
– Колдовство, – подумал я совершенно спокойно. – Я никогда в это не верил, но это колдовство, не более и не менее. Каким образом…
Затем я вспомнил Лили Лу Мутц и то, о чем думал про себя дядя Лем. И многое стало мне понятным.
Толпа обезумела. Люди дрались между собой, прорываясь к грузовику за лекарством. Меня едва не смяли, но я все же пробился к месту, где стоял дядя Лем. Мне стало ясно, что придется взять дело в свои руки, потому что у него не только мягкое сердце, но и не иначе как размягчение мозга.
– Нет, сэр, – упрямо твердил он. – Я не сделаю этого. Ни в коем случае.
– Дядя Лем, – позвал я.
Он подпрыгнул в воздух на добрый ярд.
– Сонк! – взвизгнул он, покраснел, смутился, попытался рассердиться, но я-то видел, какое облегчение он испытывает при виде меня.
– Сонк, – повторил он, – я ведь запретил тебе следить за мной.
– Мамуля приказала мне не спускать с тебя глаз, дядя Лем, – напомнил я. – Я дал слово, а мы, Хогбены, никогда не нарушаем обещания. Что здесь происходит, дядя Лем?