Профи из «Вымпела»
Шрифт:
– Почему Ганя? – спросил Мельников.
– Зэки так прозвали. Им же петухи баб заменяют, они им женские кликухи и придумывают. Вот у меня и рапорт имеется. – Карнаухов выдернул из своей папки лист бумаги и помахал им в воздухе, но Мельникову не передал. – Гамадова опустили в первый же день, как он на зону попал, вернее, в первую же ночь. – Начальник оперчасти быстро пробежал глазами извлеченный из папки рапорт и добавил: – Да еще и передние зубы выбили. Значит, не только в задницу, но и в рот драли. Короче, оттрахали твоего чечена во все дырки. В том отряде Ус тогда смотрящим был. Вот он, я тебе скажу, матерый зэчара был. И большой любитель всяких подлянок.
– А сейчас он где? – уточнил Мельников, отметив, что коллега говорит об уголовнике в прошедшем времени. – Вышел?
– Ага, – Карнаухов криво усмехнулся. – На тот свет. Зарезали его на днях прямо в сортире. Ложку в горло забили.
– Кто? – во второй раз изумился Мельников.
– Если бы знать. – Карнаухов недовольно мотнул головой. Нераскрытое убийство в колонии, грозившее стать очередным висяком, резко снижало показатели работы всей оперативной части и майора Карнаухова, как ее руководителя. – Копаем. Есть кое-какие подвижки, – закончил он, чтобы фээсбэшный коллега не усомнился в его оперативных способностях.
– Так, может, это Гамадов ему отомстил? – предположил Мельников.
– Петух авторитетному зэку, смотрящему отряда?! – прищурившись, переспросил Карнаухов. – Не смеши! Такого еще не бывало. Да если бы он просто толкнул или ударил смотрящего, «торпеды» Уса порвали бы его на месте. Зона – это не воля. Здесь субординация соблюдается, как в армии, даже еще строже. Чушкарь может залупаться на чушкаря, мужик на мужика и только вор – на вора. А незадолго до того, как Уса замочили, в четвертый отряд, где он заправлял, с последним этапом пришли двое авторитетных воров, Чума и Трезубец, с такими же, как у прежнего смотрящего, претензиями на лидерство. Обычно в такой ситуации воры договариваются между собой, но порой разбор перерастает в откровенную поножовщину. Думаю, в этот раз именно так и произошло. Не договорившись с Усом, Трезубец и Чума попросту зарезали его.
– И кто теперь в четвертом смотрящим? – поинтересовался Мельников.
– Пока никто, – ответил Карнаухов и объяснил: – Я этих Трезубца и Чуму сразу после убийства Уса в ШИЗО на десять суток закрыл. В отряде каждый день шмоны. Так что пока зэки притихли. Даже шишки из усовской команды хвосты поприжали, выжидают, чем дело обернется. Почти все на новичков думают. Да и я нутром чую: их работа! Вот только удастся ли расколоть, не знаю. Тертые калачи: у Трезубца это уже третья ходка, у Чумы – вторая. Все зоновские законы да и наши возможности назубок знают. – Посчитав, что его последние слова коллега может истолковать как признание собственной несостоятельности, Карнаухов поспешил добавить: – Но я их и без их собственного признания дожму. А будут дальше в несознанку идти, в ШИЗО сгною.
Беспокойство начальника оперчасти было вполне понятно Мельникову. Хотя для этого у того не было никаких оснований. Мельников не собирался вмешиваться в служебные дела своего коллеги и уж тем более подставлять его перед начальством. По большому счету, фээсбэшнику не было дела ни до какого-то Уса, ни до подозреваемых в его убийстве уголовников Чумы и Трезубца. Из всех заключенных исправительно-трудовой колонии номер девять его в данный момент интересовал только один. Поэтому он вновь вернул отклонившийся разговор на интересующую его тему:
– А как ведет себя Гамадов после убийства Уса?
– Да как чушкарь может себя вести? – отмахнулся Карнаухов. – Трясется за свою задницу да считает минуты, оставшиеся до освобождения. Он же послезавтра выходит, – равнодушным тоном сообщил начальник оперчасти крайне важную для Мельникова информацию. – Ты пойми: опущенный – это сломленный и раздавленный человек. Человек, в котором вытравлена его личность. Даже после освобождения зоновский петух все равно остается петухом. Прежним человеком он уже никогда не станет, – авторитетно закончил Карнаухов.
Мельников задумался. Если начальник оперчасти прав – а у Карнаухова большой служебный опыт, и не доверять ему вроде бы нет оснований, – значит, Гамадов морально сломлен и уже не представляет той опасности, какая приписывается ему в пришедшей из Москвы ориентировке. Это уже совершенно другой человек: трусливый и запуганный.
– Дай все-таки на его личное дело взглянуть, – больше для очистки совести попросил у коллеги Мельников.
Карнаухов секунду помялся, но потом все-таки перебросил Мельникову через стол извлеченную из сейфа картонную папку с материалами дела:
– Гляди, если есть такая охота... А то, может, отметим встречу?
Быстро нагнувшись, он вынул из нижнего отделения собственного сейфа пол-литровую бутылку водки и водрузил ее на стол рядом с папкой, которую уже раскрыл Мельников. Вслед за бутылкой на столе появились жестяная банка тушенки и стеклянная банка квашеной капусты под полиэтиленовой крышкой. Манипуляции начальника оперчасти выглядели куда более привлекательно и обещающе, чем хранящиеся в пожелтевшей папке машинописные и рукописные листы. Поэтому, когда Карнаухов выставил на стол два пустых стакана и вопросительно взглянул на своего гостя, Мельников махнул рукой и произнес:
– Наливай!
Пока Карнаухов разливал по стаканам водку, Мельников бросил взгляд на первую страницу раскрытого дела. Подколотая к ней черно-белая фотография наголо обритого молодого тощего мужчины с тонкой шеей и затравленным взглядом окончательно убедила его, что «особая опасность», которая приписывалась в ориентировке Гамадову, явно преувеличена.
4. ЧУШКАРЬ
ИТК № 9, Пермская область
28 ноября, 06.00
В эту ночь он почти не спал. Ему казалось, что стоит закрыть глаза, и вся барачная кодла разом набросится на него. В своих угрозах зэки рисовали страшную смерть убийце своего пахана. Особенно упражнялись в изобретательности те, кто числился в гладиаторах Уса и должен был охранять смотрящего. Гамиду казалось, что хотя бы кто-то из зэков непременно заподозрит в убийстве его. Поэтому он заранее продумал свое поведение и нужные для отмазки слова. Он приготовился до конца доиграть роль трусливого чушкаря. Но зэки оказались настолько тупы и ограниченны в своем прямолинейном мышлении, что никому из них даже в голову не пришло, что он, Гамид Гамадов, которого они презрительно называли женскими именами, завалил их пахана. Гамид понял это окончательно, когда побудочный звонок вырвал его из тревожного сна. Оказалось, что усталость, вызванная невероятным напряжением последних дней, взяла свое. Под утро он все-таки заснул, но при этом ничего не произошло. Никто не стащил его с койки и не попытался подвесить за яйца или располосовать на ремни, как обещали эти зоновские ублюдки поступить с убийцей Уса. Зэки решили, что смерть смотрящего – дело рук Чумы и Трезубца, вот и тянут с разбором до их возвращения из штрафного изолятора. Чушкарь Ганя остался у них вне подозрений.