Профиль невидимки

–  С чего же это все-таки началось? Было записано в постановлении?

–  Нет, такого не было.

–  Может, пришел приказ?

–  Нет, и приказа не было.

–  Ну, распоряжение по телефону?

–  Да нет

–  Но… Как же тогда начали?

Разговор об этом зашел, когда события нашего рассказа еще продолжали развиваться. Поиски были в полном разгаре.

А началось все это так.

–  С чего же это все-таки началось? Было записано в постановлении?
– Нет, такого не было.
– Может, пришел приказ?
– Нет, и приказа не было.
– Ну, распоряжение по телефону?
– Да нет же!
– Но… Как же тогда начали? Разговор об этом зашел, когда события нашего рассказа еще продолжали развиваться. Поиски были в полном разгаре. А началось все это так.

Из окон, обращенных в заводской сад, можно было видеть, как вскоре после двенадцати, едва кончался «диспетчерский час», на дорожке за центральным корпусом неизменно появлялась в последние дни высокая, плотная фигура главного конструктора.

–  Зашагал Георгий Иванович, - отмечали те, кто знал, что это означает.

Главный конструктор оставлял свой большой письменный стол в углу обширного конструкторского зала, оставлял вороха чертежей, объяснительных записок, заявок, графиков исполнения и еще разных бумаг, требующих рассмотрения и подписи, оставлял телефонные разговоры и рабочие совещания, консультации и препирательства с отделами и цехами и разрешал себе хоть минут на сорок, хоть на полчаса скрыться от всего в пустынную тишь садовой дорожки.

Пусть там техник Леночка отвечает по телефону: «Главного конструктора нет на месте». А где это, собственно, место для него, если нужно очень подумать и если письменный стол в углу зала вечно находится под прибоем ежедневных текущих дел! Маленькая боковая дорожка между двумя цехами, спасибо, что ты существуешь!

Как следует подумать - занятие не такое уж лишнее для заводских конструкторов, хотя и пугает оно иных людей со стороны своей неопределенностью. Вот поди ж ты, почему одному нужно побегать непременно туда и обратно в уединении, чтобы схватить верную мысль, а другому - рыскать глазами по потолку? Он что, работает или мечтает? Разве не спокойнее было бы для всех, если бы находки доставались всегда одинаково: фигура, склоненная за служебным столом, и пристальный взор, устремленный в бумагу.

Бывает и так, а бывает… И вот один из героев нашего рассказа в должности главного конструктора большого

завода, Георгий Иванович Овчаренко, в самый разгар рабочего дня прохаживается по заводскому саду. Застегнув наглухо пальто, в синей кепочке циркулирует он под осенним ветром туда и обратно и, представьте, не просто гуляет, а очень серьезно раздумывает.

Ему было о чем задуматься в те дни.

Увидеть и ощупать - первое средство познания вещей.

Но я бросаю взгляд на разные металлические предметы и не нахожу в том, как выглядит их поверхность, заметного различия. Крышка чернильницы или цилиндр мотора, лезвие ножа или машинный вал - все ровное, все блестит. Я провожу пальцем по их поверхности, и все кажется одинаково гладким.

Гладкое… Понятие, возникшее из обмана чувств.

Это было в одном из институтов Академии наук, куда я пришел вслед за некоторыми из действующих лиц нашего рассказа. Мой собеседник, профессор Петр Ефимович, довольно суровый на вид и не очень-то словоохотливый, усадил меня за какой-то прибор с двумя зрительными трубками и, поставив под ним гладкую металлическую пластину, коротко предложил:

–  Посмотрите.

Я прильнул к трубкам.

Удивительный, фантастический пейзаж открывался в круглом поле зрительных трубок. Не то какие-то волны, не то гребни, освещенные холодным отраженным светом, застыли там, внизу. Чувство такое, будто смотришь на далекую бледную планету с ее загадочно манящими каналами, вулканами и морями.

А ведь это был всего лишь взгляд на гладкую поверхность пластины. Взгляд, продолженный зрением микроскопа. И уже ничего не осталось от мнимой гладкости.

Одна пластина, другая, третья… И передо мной возникали то грубые лохматые холмы и увалы, то острые ровные гряды, то словно мелкая рябь ветра, пробежавшая по пескам пустыни.

Вероятно, вид у меня был столь недоумевающий, что мой собеседник заметил:

–  Ничего, со мной было то же самое, когда пришлось вот так же впервые взглянуть. А как-то я поставил образец шлифовального круга. О, там оказались на поверхности целые пещеры, гроты, я увидел сталактиты, ряды сталактитов, совсем как в подземном царстве. И, представьте, все это горит, сверкает в лучах осветительной лампочки разноцветными огнями… - Он неожиданно улыбнулся, просто и мягко. Но тут же болезненно поморщился и добавил: - Я пробовал выразить свое восхищение. Небольшой абзац в одной из печатных работ. Но редактор решительно вычеркнул. Он утверждал, что это чему-то мешает, что-то снижает. Какая такая еще лирика в науке!

Беседа наша вновь приняла вполне серьезный, ученый характер.

Откуда же на поверхности вещей все эти невидимые, скрытые зубцы и гряды? От той обработки, которой эти вещи подвергаются. Всякий инструмент работает, как маленький скульптор: чтобы вылепить из куска металла гармонично строгую фигуру будущего изделия, изящные, целесообразные формы, точные геометрические размеры, он сдирает, срезает с него лишние слои. Инструмент трудится над отделкой вещей, сообщая им чистый, гладкий, блестящий вид. Но после всякого инструмента остается его собственный след. Проходит ли по металлу лезвие резца, или зубья фрезы, или бесчисленные зерна шлифовального круга - цель одна: получить возможно более гладкую и ровную поверхность. Но это в пределах видимости. На самом же деле под внешней «большой геометрией» вещей прячется еще «геометрия малая», микроскопически ничтожная, обычно не различимая ни глазом, ни на ощупь. Следы обработки. Мельчайшие гребешки, невидимо бегущие по поверхности. От разных инструментов разной формы и величины, но все же вполне определенные в своей крайней малости гребешки.

Даст ли рабочий на станке большую скорость или повысит подачу, с какой надвигается инструмент на изделие, будет ли этот инструмент вполне острый или слегка затуплен, возникнет ли где-нибудь незаметная вибрация, начнет ли завиваться вокруг изделия царапающая стружка - все тотчас отразится на поверхности изделия, на его «малой геометрии», на форме и величине гребешков-невидимок.

О них-то, о ничтожных невидимках, и размышлял главный конструктор Георгий Иванович Овчаренко, вышагивая украденные полчаса по дорожке заводского сада.