Проглоченный
Шрифт:
Наконец я нашел его на какой-то улочке. Он являл собой странное зрелище, весьма неуместное для городка Коллоди, в провинции Лукка. Но тем не менее он там стоял. Я не знал, как к нему подойти, и выбрал самый безопасный вариант: подкрался сзади. И как только я вцепился в него обеими руками – одной обхватив за середину туловища, а другой прикрыв рот, – я поднял его и понес домой.
Но он стал вырываться, этот бесенок. Но и я стал сопротивляться, боясь снова его потерять. Деревянный озорник куснул меня, и я отдернул руку. Он издал обиженный вопль. И я тоже завопил. Я… заговорил
И тут к нам стали сбегаться люди и интересоваться, что случилось, да-да, они такие, и вскоре там собралась целая толпа соседей и зевак. И все в один голос кричали, что я жестокий человек и сколько ужасных страданий ждет моего бедного, хоть с виду и странного, сына, когда мы окажемся вдвоем за запертыми дверьми. Ими двигал гнев любви и страха. Яростное желание защитить. А затем в толпе появился полицейский и вслушался в то, что говорили люди. Он не был лишен сострадания. И мой сын – не вполне осознававший происходящее – получил свободу, а я отправился в тюрьму. Люди и полицейский оказались на его стороне! На стороне деревяшки! Против меня!
И меня посадили под замок.
Не потому, что я представлял собой какую-то ценность, не для того, чтобы обеспечить мне безопасность, но именно потому, что я никому был не нужен. И чтобы обеспечить им безопасность. Ночь я провел в камере. Как возмутитель спокойствия. Как будто мое чудо уже расшатывало моральные устои нашего мира.
На следующее утро я вышел из городской тюрьмы, где было всего лишь две камеры – ведь в целом мы весьма законопослушные люди, – и поспешил домой. Как только я подошел к двери, мой гнев вспыхнул с новой силой. Я подозревал, что он окажется дома, я на это надеялся. Мне хотелось преподать ему урок, чтобы он понял, что я человек, а он всего лишь деревяшка. Но дверь оказалась заперта. Да-да, деревяшка запер ее изнутри.
Я стал дубасить в дверь кулаком. Я стал стучать в окно, уже в полной ярости. И что же я увидел, заглянув через окно внутрь? Мое резное изделие, мое деревянное изваяние! Я поднял оконную раму и заполз в дом.
И тут изделие произнесло свое первое слово:
– Баббу!
Этим словом в наших краях называют отцов.
Так меня назвала деревянная кукла. Стыд и срам! Меня, живого человека. Это изделие, эта деревянная игрушка. Она назвала меня баббу.
Эта маленькая поделка отказывалась считать себя предметом. Оживший мертвый предмет. Мне стало жутко.
А потом я вгляделся, посмотрел на его ступни и увидел свежую золу. Он себя поджег! Пламя давно погасло, и он стоял на собственном пепле.
– Ты же мог спалить дом, – укоризненно заметил я, осматривая его опаленные ноги. – Всю улицу.
– Было так холодно! – воскликнул он. – А это меня согрело. – Он ткнул пальцем в стену, и тогда я все понял. Год назад, одним особенно
Настоящего камина у меня не было, потому что у бедняка и не могло быть такой роскоши, но я решил притвориться, что есть – хотя бы в виде картины. Причем нарисованной настолько правдоподобно, что многими вечерами она создавала иллюзию тепла, мило меня дурача. Но картина не согрела деревянную куклу, так что кукла сама развела огонь, настоящий огонь, прямо посреди комнаты.
– Но ты же мог убить людей! Сжечь весь Коллоди! – вскричал я. И осекся, задавшись внезапным вопросом: – А ты разве умеешь говорить?
– Я говорю! Да, я говорю с тобой. Я ощущаю вкус слов у себя во рту.
– Какой ужас! – заметил я.
– Взгляни на мои ноги. Моих ног больше нет!
– Какая жалость, что пламя не поднялось выше! – пробурчал я, немало расстроившись. – Какая жалость, что ты не превратился в горку пепла. От тебя одни напасти, нечестивое ты отродье!
Вы скажете, что я был слишком жесток с ним. Но поставьте себя на мое место. (Пусть даже такое жалкое место, где я затем обитал.) Кто бы не проявил жестокость? Но теперь я об этом сожалею – до слез!
– У меня нет ног, – закричал деревянный человечек. – Совсем нет! Никаких!
– Ну и куда ты теперь сбежишь?
– Никуда! Я же не могу.
– Это твоя вина. Играть с огнем! Ты же деревянный! Заруби себе это на носу!
– Папа!
– Нет! Ты – предмет, а не существо, – твердо сказал я. – Тут надо провести четкую границу.
– Я – мальчик, – проскрипел он.
– Нет!
– Да!
– Ты – игрушка. Деревянная игрушка. Люди могут тебя использовать, как хотят, а потом класть, куда хотят. И никаких рассуждений! Никаких жалоб!
Воцарилась тишина, в нашем разговоре наступил провал, после чего прозвучал его скрипучий вопрос:
– Но тогда как я смогу быть мальчиком?
– Не сможешь! Даже не думай об этом!
– А я буду. Я этого хочу!
– Погляди-ка, деревяшка. Видишь вон те крючки? Это твои крючки. Там тебе самое место, рядом с моими инструментами и вещами. Рядом с моей кружкой, моей сковородкой.
У меня затряслись руки. Я взял шуруп с кольцом на конце.
– Что это? – спросил он.
– Шуруп с кольцом на конце.
– А зачем он?
– Это полезная штуковина. Если ввинтить этот шуруп в предмет, то я смогу, например, повесить предмет на крючок. Вон на тот пустой крючок. А ну-ка повернись!
– Что ты собрался делать?
– Это займет минуту.
Я взял деревянную куклу, воткнул шуруп между узких плеч и начал ввинчивать.
– Ой! Больно!
– Перестань…
– Ой!
– Еще несколько поворотов. Ну вот.
– Что ты со мной сделал?
– Теперь будешь знать свое место!