Программист
Шрифт:
— Но ведь у них своя организация массивов, — возражал Цейтлин. — При том информационном обеспечении и подготовке исходной информации, которые, как мне известно, приняты в СОМе, моя организация вовсе и не нужна. Она там просто невозможна.
— Но ведь у тебя организация лучше? — сменяет Телешова Борисов.
— Да, я считаю, что в моей системе организация массивов наиболее рациональна, — спокойно объясняет Цейтлин. — Но организация массивов завязана со всей системой, с идеологией, принятой для всей системы в целом. Понимаете? Поэтому уж если в СОМе все другое, начиная с информационной и операционной подсистем, то естественно,
— По-своему, но хуже. — Настойчивость Телешова граничит с неприличием. Но только граничит, не переходит.
Цейтлин — без пяти минут доктор, Цейтлин — автор системы Цейтлина, у него скоро выходит книжка — нет, нет, с Цейтлиным они не думают переходить границы. Но и отпускать его ни с чем они не намерены. Применяется старая, как мир, полицейская тактика. Они повторяют вопрос три, четыре раза, мнут его, обессмысливают, загоняют собеседника на вид прямыми и логичными, а по существу абсолютно некомпетентными вопросами в угол, и как только он говорит: «Ну ладно, если вам так нравится, можно наконец сказать, что это недостаток в СОМе», или «Ну, разумеется, это недоработка», или что-нибудь в этом роде, как Васильев мгновенно выносит микрофон на центр стола и подкручивает уровень записи.
Леонов молчит, отгородившись от дискуссии вежливой улыбкой. Я молчу просто. Наконец Борисов обращается ко мне:
— Геннадий Александрович, а ты что же молчишь? Это мы для тебя ведь потеем. Матерьяльчик собираем. Так что ты давай, активнее. Цейтлин сейчас (хохотнул бодро, подмигивая Цейтлину) портфель под мышку — и в Минск, а у тебя ведь десять дней остается. Ты в Москве остаешься, а не в Минске.
— Скажите, пожалуйста, — обращаюсь я к Цейтлину, — а у вас в Минске не проводилось замеров времени работы отдельных программ? Или, скажем, на сколько сокращается время программирования какой-нибудь большой конкретной задачи с помощью ваших процедур?
Борисов и Телешов переглядываются и молчат. Совсем иных вопросов они ожидали. А этого просто не понимают. Кажется, даже и Цейтлин не совсем понимает, к чему мне это. Но отвечает он, конечно, как всегда, толково. Отвечает, что нет, никаких замеров не проводилось. Некогда, некому и не для чего. Их дело — клепать систему. А все остальное — от лукавого. Кто хочет, тот пускай и занимается.
Иного я не ожидал. Спросил так, для проверки. И чтобы показать Борисову, какой я умный, как я включился в его задание и что у меня своя, покуда никому не понятная линия. Словом, для весу, для престижу.
Беседа подходит к концу. Цейтлин встает и начинает прощаться. Я смотрю на его благородные серебристые виски и представляю, как через несколько часов он войдет по трапу в брюхо серебристой сигары, а через час снова выйдет из нее. Выйдет уже в Минске. И его ясные, профессиональные глаза, его тренированное тело снова окунутся в привычный минский воздух, а его длинные белые пальцы цепко наберут на телефонном диске несколько цифр, и все тем же устало-уверенным голосом он скажет: «Да, дорогая, это я. Да, все в порядке. Как там дети? Ну, хорошо. Через двадцать минут буду».
Да, у него все в порядке. Он занимается «хорошей кибернетикой» и делает это хорошо. И ему не надо, как Телешову, слишком уж напрягать свою волю к власти. Скоро защита докторской, но ее исход не волнует его ни в малейшей степени. Работа говорит сама за себя. Да и головной по АСУ институт, наш институт Карцева, даст стопроцентно положительный отзыв. А это почти автоматическая гарантия.
Никто ведь не заставлял Цейтлина на этой встрече у нас в институте подписывать фиктивные акты и тому подобное. Фи… Оставим уж эти страсти на долю перегревшихся от собственного бесплодия сценаристов энд драматургов. Кто же в наше время так делает дела? Кто может заставить ученого Цейтлина пойти на такой шаг? Нечего и пытаться. Да и нужно ли это?
Тут нюансик, там штришочек. Здесь — небольшой акцентик. И все ведь правильно, по сути дела. Но, кроме сути, есть некий венчик, некое радужное сияние.
Но кто же уследит за этакими вещами? Разве что сам Цейтлин? Так ведь нужны силы, внимание… А к чему все это? Ну, нужно ребятам высказать что-то насчет куриловской системы, ну а он-то здесь при чем? Ну пусть и высказываются. Он специально СОМ не изучал, со своей системой дай бог управиться, что знал, то ответил. А остальное, это уж их дело. Пусть сами и смотрят.
Все расходились. Борисов взял Цейтлина под руку и вышел с ним в коридор. Я шел сзади и уловил, как Цейтлин говорил Борисову: «Растем, значит? Ну, ну. Мее Карцев уже говорил, что тебя утвердили. Послушай, ведь у тебя здесь еще полгода назад одна координация была. А теперь, смотри ты, и математики появились, и все как полагается…»
Двое сильных мужчин спускались по лестнице. И только много позже я узнал, что Цейтлин в тот день в Минск не улетел.
Я поднялся на третий этаж к Стриженову, чтобы поговорить с ним о Лаврентьеве. Григорий Николаевич был у себя, и я поговорил с ним. Сказал, что Лаврентьева знаю давно, что он мировой парень, гений программирования, и все такое. Сказал, что с Витей Лаврентьевым ТК-3 будет чувствовать себя, как конфетка, завернутая в целлофан.
Увертюра прошла как по маслу…
— Так в чем дело? — вскинул брови Стриженов. — Давай присылай мне его, хоть сегодня, хоть завтра. Чем скорее, тем лучше. Он где сейчас работает-то?
Тут-то и пришлось подымать занавес. Я объяснил Стриженову, что Лаврентьев в настоящее время нигде не работает и что это еще полбеды. А вторая половина в полутора годах условно.
— За что? — опросил Стриженов.
— За сомнительное поведение в ресторане, — ответил я. Я даже не стал говорить, что и само дело весьма сомнительно или что это вообще недоразумение. Со Стриженовым все это было липшее. Ему нужны были факты.
Но факты были, конечно, «не весьма». Говоря прямо, для такого предприятия, как наш институт, факты были дрянь. Полнейшая безнадега. И Григорий Николаевич понимал это не хуже меня.
— Ладно, — сказал он сердитым голосом, — зови своего супермена. Посмотрим, что это за птица.
После разговора со Стриженовым я четыре часа изучал СОМ. Потом приехали Люся и Лена. Они привезли с десяток карточек журнальных статей, где шла речь о какой-нибудь одной из четырех систем. Карточки, как и следовало ожидать от молодых специалистов (ведь неизвестно, по чему именно они специалисты), были выписаны без библиотечного шифра. Но объяснять это голубоглазым Люсе и Лене не хотелось. Тем более что, просмотрев названия статей, я убедился, что это не то. Статьи были или чисто описательные (а зачем мне выжимки-описания, когда у меня под рукой сами системы во всем нх многотонном великолепии) или же трактовали вопросы технического обеспечения.