Прогрессоры (Лестница из терновника-3)

Далин Макс Андреевич

Анну мог узнать Ар-Неля по одному запаху — его благовоний и его собственному — в кромешной темноте. Встал — бесшумно, чтобы не сбить ровное дыхание спящим Львятам Льва. Вышел за ним — мимо стоящих на страже волков — тусклый огонёк фонарика осветил физиономию Хенту и спину Ар-Неля — во двор, в сырую, свежую темноту весенней ночи, прошёл от дверей к коновязи — сонно зафыркали лошади.

— Хочешь поговорить? — спросил, заставляя себя не прикасаться.

— Мне показалось — ты хочешь, — сказал Ар-Нель негромко. — Это — так?

— Я

в случайности не верю, — сказал Анну. — Божий Промысел — для Львят Льва, а я… Я думаю вот что. Рабы и рабыни стоят денег. Ещё экипировка… Это — подарок Барса? Если даже кого-то и выкупили его новые друзья-северяне, то ведь не всех же. Ты, Ар-Нель — я не верю, что ты не в курсе. И не верю, что ты можешь сказать плебею «Уважаемый Господин». Ты им говоришь «дорогой». Или «почтенный». Дин-Ли — не плебей.

Ар-Нель чуть усмехнулся.

— Да. Это — подарок Барса. Это, уверяю тебя, подарок почти бескорыстный, а, значит, ты, бесценный друг, можешь его принять, не роняя себя в собственных глазах. Да ведь ты и принял, Анну, не так ли?

— Как я могу их не принять? Это же… наши люди, в общем.

— Конечно. Так решили и во Дворце.

— Постой. А почему «почти»? Почему «почти», а не «совсем» бескорыстный?

Не зная Ар-Неля, Анну не поверил бы, что улыбка может быть слышна, а не видна — но он услышал улыбку в голосе совершенно отчётливо.

— Меня всегда восхищала твоя щепетильность, Львёнок, — сказал Ар-Нель. — Мне кажется, это должно быть для тебя очевидно. Мой Государь не желает, чтобы с вами — с тобой и твоими братьями — что-то случилось раньше, чем вы предотвратите большую войну. Это — личное пристрастие и политическая необходимость. Поэтому он прислал тебе подарок… в виде… скажем, будущей гвардии Львёнка Анну. Абсолютно твоей. Абсолютно преданной. Готовой ради тебя на смерть — и больше, чем на смерть.

Анну хмыкнул скептически.

— Да ладно. Нет, я понимаю. Штандарт. Вернее, знаешь — прядь из конского хвоста на штандарте. Личный принцип, который всем показываешь. Вот — волчицы. Чтобы люди говорили: «Его солдаты, — в смысле — мои солдаты, — женщины». Принцип. Но какая же это гвардия? И — военная помощь? Если нам повезёт — будут тысячи, а тут — горстка бойцов, и те…

— Продолжай, — в голосе Ар-Неля появился холодок.

— Ну…

— Не мнись, боец. Что ты хотел сказать? И те — неполноценные, не так ли? Потенциальные рабы? Прав ли я?

Анну промолчал.

— Ты в них не веришь, — продолжал Ар-Нель безжалостно. — Декларируешь веру — но не веришь. Означает ли это, что, в конечном счёте, ты не веришь и в собственную правоту?

— Ты, Ар-Нель… знаешь… ты слишком нажимаешь, — заставил себя сказать Анну. — Ну да. Они, всё-таки, уже не волки. Это — жаль. Я их люблю. Я им сочувствую. Всей душой. Но…

— Но ты в них не веришь, — подытожил Ар-Нель. Голос — как обнажённое лезвие. — Ладно. Я надеюсь, что нас рассудят обстоятельства. Мы узнаем, кто прав, когда пойдём в бой.

Анну бросило в жар.

— Что ты сказал?! Кто — пойдёт в бой?!

— Мы, — повторил Ар-Нель просто и зевнул. — Мне хочется спать.

Анну чуть не задохнулся от смеси трудноописуемых чувств, из которых благодарность была вовсе не последним компонентом. Кажется, Ар-Нель это заметил — Анну показалось, что он услышал смешок.

— Я ухожу, — сказал Ар-Нель. — Поговорим потом. Когда у каждого из нас будут доказательства… гм… еслиони будут у каждого.

Ар-Нель ушёл спать, оставив Анну с уже привычной горячей болью в душе.

Разве он не верит? Но ведь любой вере есть предел, как и любым возможностям… Разве можно тащить в бой женщин? Это — как калек, тяжело раненых, почти убитых. Это — как тени боевых друзей за плечами. Пожалеть — да. Отблагодарить. Запретить презирать, запретить проклинать, запретить брезговать… Но тащить в бой?

Маленький Львёнок потащит свою Кору в бой? Любя — рискнёт ею? Сомнительно.

Анну заснул, когда уже начинало светать — и проснулся ни свет, ни заря. От шума — обычного шума в обычном военном лагере.

Львята ещё допивали отвратительный северный травник, а бойцы уже седлали коней. Две женщины дрались на палках под свист и смех остальных — и Анну, жмурясь от солнца и ещё не ушедшего тревожного сна, присел на подоконник, наблюдая за боем.

И вынудил себя признать, что они демонстрировали хорошую технику — а заметив Анну, принялись форсить, как новобранцы. Анну невольно улыбнулся — так они расстарались.

В комнату Львят вошёл Ар-Нель с чашкой в руке.

— Я принёс тебе чок, — сказал он со своей обычной миной — милой и раздражающей одновременно. — Ты плохо спал, Анну?

— Думал, — буркнул Анну, забрав из его рук чашку с приторным пойлом.

— О да, мой бедный друг, — кивнул Ар-Нель, даже не пытаясь изобразить сочувствие. — Думать — тяжело и вредно. Особенно — на лянчинской границе.

Элсу фыркнул, еле успев закрыть рот рукой. Кору беззвучно рассмеялась, как северянка. Ви-Э, сдерживая смешок, взглянула на Ар-Неля укоризненно.

— Ну и что из того? — сказал Эткуру хмуро. — Я тоже думал. И — да, из-за границы, из-за всего… И что?

— Не огорчайся, миленький, — сказала Ви-Э. — Ещё немного — и мы победим.

— Исключительно правильное расположение духа, моя дорогая, — кивнул Ар-Нель и вышел прежде, чем Анну успел ещё что-нибудь сказать.

Ещё немного? Ещё ничего и не начиналось!

Анну прошёл к конюшне между женщинами, обжигающими его взглядами. Они все были — лянчинки, военные трофеи, солдаты по духу, и они все были — прекрасны, эти смуглые демоницы. Анну не то, чтобы не верил — они смущали, раздражали его. Да, они, пожалуй, напоминали гуо. И Анну приказал выступать слишком резко — вообще слишком резко говорил с ними, как с волками, которые провинились в чём-то…