Прогрессоры (Лестница из терновника-3)
Шрифт:
А они повиновались преданно и виновато, и к смущению Анну примешивался стыд. И он смотрел, как оруженосец Ника весело болтает с женщиной, одетой по-мужски, но с платком, повязанным вокруг пояса, а Юу из рода Л-Та слушает другую, с лицом в шрамах, о какой-то битве в Шаоя — смотрел и завидовал.
Анну завидовал северянам, которым было свободно и легко разговаривать с женщинами, вооружёнными, как бойцы. Северян это не смущало, не раздражало и не вызывало в них жалости и стыда. Они разговаривали с лянчинскими женщинами так же, как болтали со своими — с белокурыми и холодными красавицами
Просто жили — и всё.
Зато волки не знали, как подступиться к пополнению. Бестелесные, правда, присоединились легко — а вот женщины… Анну видел, как его верный Хенту смотрит на красивую женщину с толстой косой на северный лад: женщина угощает жеребца кусочками хрустящего северного хлеба, а Хенту смотрит, кусает губы и пытается принять решение. То ли с ней заговорить, то ли подойти и обнять, то ли толкнуть в спину, чтобы обернулась, и ударить по лицу, чтобы опустила глаза…
Когда женщины вооружены — кажется, что против тебя. Когда они смеются — кажется, что над тобой. Анну понимал, что всё это — бред, вздор, но ровным счётом ничего не мог с собой поделать. Больно душе.
— Мы выступаем, Львёнок? — спросила высокая женщина с серебряными колечками в ушах.
Анну взглянул на Львят Льва, на мрачного Эткуру, на Элсу, погружённого в собственные мысли, взглянул на Ника, оглаживающего лошадь, встретился взглядом со смеющимися глазами Ар-Неля — и рявкнул:
— Нет, здесь остаёмся жить все вместе! Выступаем, да! Как ещё?!
И подозвал к себе Хенту, когда седлали коней.
— Послушай, что я скажу тебе, брат, — сказал, обнимая за плечо. — Тебе верю, как себе — могу?
— Ещё бы, командир! — кивнул Хенту, преданно заглядывая в глаза. — Что б не случилось, ты — мой командир, Львёнок, лучший из всех.
— Ты отправишься в Данхорет впереди моего отряда, — сказал Анну. — Ты скажешь моим людям, что вскоре они все мне понадобятся, чтобы вместе отвоевать эдем на земле. Ты спросишь командиров и спросишь бойцов, пойдут ли они за Львёнком Анну, с которым хлебали песок, как воду.
— Я пойду, — сказал Хенту, вздыхая. — Я скажу. Я скажу, что для тебя нет презренных среди тех, кто тебе братья. И не будет, Творец с тобой. Я скажу — и твои волки пойдут за тобой.
Анну взял Хенту за руку — и высыпал ему на ладонь десяток «солнечных» — золотых монет Лянчина, с солнечным диском на аверсе и львиной головой на реверсе. Творец и Лев.
— Если загонишь жеребца — купишь другого. Если загонишь другого — украдёшь третьего. Я надеюсь на тебя. Иди.
— Мы скоро увидимся, командир, — сказал Хенту и ушёл к лошадям.
На этом пребывание в Кши-На и кончилось. И началась полнейшая неизвестность.
Запись №143-02; Нги-Унг-Лян, Лянчин, приграничные земли.
Вокруг — Империя Зла.
Чувствую себя героем старого фильма. Очень забавно.
Ещё забавнее, что наша дипломатическая миссия, которой, само собой, старые земные фильмы видеть не приходилось, испытывает почти те же эмоции. Юу с оттенком чистейшего самодовольства говорит мне:
— Северяне ещё не проезжали по этой дороге в таком качестве. Мы — первые.
Ри-Ё бдит. Он ничему тут не доверяет. В каждых цветущих зарослях ему, кажется, мерещится засада — а целью этой засады он полагает убийство. Мне он тихонько говорит:
— Нельзя сказать, чтобы это место выглядело приветливо, Учитель. И люди здесь… недобрые.
Люди здесь недобрые. Это правда.
— Зачем они прячутся, а, Учитель?
Я думал, прячут лицо только женщины, но, похоже, закрыть лицо, или, хотя бы, часть его, стараются почти все. Женщины укутываются целиком, как в паранджу: из-под полотна можно разглядеть только ножку, если очень постараться. Мальчики, лет с девяти-десяти, и Юноши носят тёмные платки, закрывающие голову, шею и плечи. Из складок ткани только глаза видны — жарко им, беднягам, наверное. Мужчины часто закрывают нижнюю часть лица этакой «косынкой» — треугольным куском тонкой белой ткани. Иногда — платок, завязанный, как в старину на Земле «бандана», плюс эта косынка — человек без лица, только глаза и узкая полоска кожи вокруг них. Прицеливающийся взгляд. Длинные широкие рубахи-распашонки довершают картину. Человек выходит из дома, скрыв себя от чужих глаз.
Только волки-бойцы демонстративно не закрывают лиц. Выглядят среди лянчинского плебса совершенно чужеродно, вызывающе и агрессивно: рубахи заправлены под широкие ремни, кожаные штаны — в обтяжку, кованые волчьи морды скалятся или с ремней, или со своеобразных щитков на гениталиях. Цепи, заклёпки, оружие… Много оружия, оружие так же вызывающе выставляется напоказ, горит на солнце заточенная сталь — попробуй сунься!
А ведь плебс тоже носит оружие, хоть и не афиширует. Под подолами рубах угадываются ножны кинжалов — но только угадываются, закрыты. У некоторых взрослых мужчин за плечом на ремне — что-то вроде дубинки. Ар-Нель говорит Анну вполголоса:
— Палка, носимая с собой вместо меча, превращает человека в пародию на никудышника, привязавшего к поясу деревянную копию потерянной плоти.
— Палкой можно вломить и тому, что с мечом, если умеючи взяться, — отвечает Анну.
— Возможно, — Ар-Нель кивает. — Но неравенство оружия — рискованно, оскорбительно, низменно. И эти палки оскорбляют моё эстетическое чувство… В таком обыкновении мне видится грубость и нищета — тем более, что владельцы палок смотрят на вас, как на захватчиков, а не на хозяев.
Ар-Нель, как всегда, снайперски точен в формулировках. Я всё время ощущаю что-то похожее: волки кажутся совсем нездешними, чужими — и агрессивно чужими. Плебс не глазеет на них, плебс кидается ниц, шарахается с дороги в стороны, а если имеет возможность — то бежит под защиту собственных стен.
Стены по эту сторону границы — очень отличаются. Удивительно: проезжаешь десяток километров, видишь всё те же облака цветущего миндаля с его горьковатым ликёрным запахом, розовый ковёр вешнецветов, напоминающих крокусы, деревья т-чень, цветущие очень своеобразными, похожими на вытянутые ракушки, нежно-алыми серёжками… Природа фактически та же, что и на юге Кши-На, а вот первый же посёлок принципиально другой.