Прогулка по Дальнему Востоку
Шрифт:
(Я положительно в ужасе от слова «мандарин», — оно ровно ничего не значит по-китайски, но взято с португальского и происходит от глагола mandar, — повелевать! Скажем же лучше — четыре китайских сановника, из которых двое несут кольчугу и оружие, а двое других эмблемы гражданственности).
В конце концов показывается нечто вроде круглого дворца. Здесь в глубине подземелья лежит основатель династии, именуемой «славной» — Минг… Его наследники положены в таких же точно склепах, но только далеко, в окрестностях Пекина…
Нам тоже пора добраться до Пекина. Иначе
Пекин не слишком старый город; он был построен во времена Марко Поло, при императорах первой чужеземной династии в Китае, монгольской династии Ю-ан, начало которой восходит к 1280 году. Император, основавший Пекин, заложил такой гигантский четырехугольник, что не успел закончить его при жизни.
В неприкосновенности, в первоначально-задуманном виде, сохранилась лишь южная часть города. Пекин состоит из двух смежных четырехугольников; один повернут на запад, а другой перпендикулярен к нему. В южной части расположен китайский город, в северной татарский.
Чтобы добраться до Пекина, отплывем из Печилийского залива. Берега низки и мрачны; отмели; море желтое и беспокойное…
Вот устье Пей-хо, по которой мы поднимемся кверху. Скоро покажется Тян-Тзин, речной порт Пекина, город, насчитывающий до миллиона жителей. Здесь тоже шумно, но это уже не тот шум, что на юге. О! Конечно, здесь еще густо населено, шумно и беспокойно, но эти люди с севера сохраняют известное достоинство, осанку, почти сдержанность, совершенно чуждую племенам юга.
Вверх от Тян-Тзина Пей-хо не более, как узкая речонка. Дальше приходится ехать по сухому пути. Итак, едем!
По дороге нам, конечно, встретятся пресловутые повозки северного Китая, то есть одно колесо, над которым утверждена платформа; на платформе мотаются пассажиры, стараясь удержаться в равновесии; повозку толкает человек-лошадь; но толкать трудно и человек поднимает на палке парус, пользуясь попутным ветром.
Нам попадутся навстречу и монгольские верблюды с длинной шерстью, мощные и волосатые, как львы… Они пройдут большими неслышными шагами, чтобы исчезнуть в густой, серой пыли, которая плывет над пекинской равниной…
Итак, незаметно мы приблизимся к Пекину, — даже не подозревая этого… Пекина издали не видно; его замечаешь, только когда натолкнешься на него. Внезапно, при выходе из этой пыльной и серой равнины, перед нами возникнет стена, огромная, невероятная, вавилонская, бесспорно самая большая из всех, в настоящее время существующих на свете; знаменитые стены Стамбула рядом с пекинскими стенами не более, как детская игрушка.
Лоти, увидев в первый раз Пекин, испытал такое чувство, точно он видит перед собой готический собор, но этот готический собор, говорит он, — «тянется вправо и влево, теряясь в бесконечности».
Стена эта, цвета железа и пепла, защищена громадными четырехугольными башнями. Войти в нее можно через Китайские ворота, то есть через ворота с нависшими один над другим этажами; этажей три и каждый заканчивается крышей с загнутыми вверх краями, крытой черепицей. Загнутые углы
Мы входим. Пройдя темную стену, очутимся в городе, зеленом от листвы ив, зеленеющих всюду, и желтом от черепиц доминирующих кровель. В узких улицах толпа бежит и волнуется, как повсюду в Китае. И если это не лихорадочное оживление юга, то, во всяком случае, оживление и при том крайне живописное.
Во времена последних императоров Пекин был полон блестящих процессий и сверкающих мундиров. Дама из общества не выезжала иначе, как имея двадцать всадников позади; подобные кавалькады сообщали городу весьма странный вид, но, позволю себе добавить, и очень украшали его.
Мы все еще находимся в Китайском городе. Но двинемся к северу… Вот пересечение двух прямоугольников, и из китайского города мы переходим в татарский. Еще одна огромная стена… Мы вступили в город, предназначенный единоплеменникам победителями-манчжурами из династии Та-Цзин (Самая чистая), в те времена еще, когда они стали у власти в 1643 году, приблизительно в царствование Людовика XIV.
Первый из Та-Цзинов носил имя Канг-Хи. После фарфора Мингов, подлинники которого становятся теперь все более и более редкими, фарфор Канг-Хи занимает второе место. Образцы его прекрасны, а многими любителями считаются еще выше, чем фарфоры Мингов.
Итак, мы миновали серую стену, которая еще выше, чем первая, и подобно ей снабжена зубцами, и теперь прогуливаемся в татарском или, если хотите, манчжурском городе. Он очень напоминает китайский, — те же дома, те же черепицы, те же улицы, или, вернее, «улочки», правда, менее узкие, но, как и те, неизменно пересекающиеся под прямым углом.
Город не только живописен, как я уже говорил, благодаря краскам, пышности, блеску, но интересен также своими нравами и всем укладом жизни. На юге мы видели, как бешено кипит торговая жизнь, как суетятся толпы торговцев и кули; но все это неслось мимо нас с такой бешеной быстротой, что едва можно было что-либо рассмотреть. На севере мы можем делать наши наблюдения спокойно. Мы не спеша осмотрим все особенности маленьких улиц Пекина, — hout’ong, как их здесь называют; мы увидим торговца съестными припасами (очень странными съестными припасами)… мы увидим бесчисленных слепых, которые образуют целое братство, которыми никто никогда не занимается, у которых нет даже собаки-поводыря…
Мы увидим нищее братство «рикшей»… короче сказать, мы увидим китайскую действительность во весь ее рост, без покрывал и прикрас.
Китайский храм (как говорил мне один русский путешественник, большой патриот, теперь находящийся на службе французского правительства), — китайский храм это, без преувеличения, самое совершенное из всего, что он встречал на земле; это еще совершеннее Акрополя, потому что пропорции еще строже.
Он был прав. Китайский храм является самым совершенным выражением всех законов прекрасного… Но… судите сами…