Прогулка по легендам

Юлька Аноним

– Как-то так!
– скромно и с макушки дерева.

– Может, вы слезете оттуда, а то ещё, не ровен час, сверзитесь, что же я тогда с вами ушибленной буду делать?
– запричитал добросердечный селянин.

Ой, какой милый и заботливый дядечка! Ну, хоть раз в жизни повезло наткнуться на местного самаритянина.

– Вам куда надобно-то?
– проявил совсем уж нестандартную заботу мужик, аккуратно придерживая меня за талию, пока я спускалась (это оказалось намнооого труднее, чем забраться наверх).

Не удержавшись замёрзшими пальцами за очередную ветку, с диким визгом

подмяла под себя "рыцаря", и уже сидя на постанывающем мужике, скромненько ответила:

– Деревня Пыталово, сказали спросить Селентия Петровича!

Правда, у деревушки "поэтичное" название? Ещё бы назвали "Кунсткамера" или "Итальянский сапожок"...

– Это я!
– спихивая меня на землю, возвестил мужик.

– Что вы?

– Рад знакомству, - на удивление галантно поклонился искомый субъект, - меня зовут Селентий Петрович, староста деревни Пыталово!

– Стефания Зайкина, - вспомнились мне уроки этикета, преподаваемые у нас в Академии в начале первого курса.
– Извините, что я вас немного того... помяла!

– Что за глупости, - смутился Селентий Петрович, - вы же лёгкая, словно пёрышко!

Интересно, где это он видел пёрышко сопоставимое по весу с большим мешком картошки?..

– Ну, что, пойдёмте в деревню, а то мороз крепчает!
– он ещё и спрашивает!

Идти в молчании было скучно, поэтому староста попытался как бы невзначай выведать у меня основные сведения о моей биографии. Мне было не жалко, поэтому охотно просвещала мужичка на сей счёт.

Сколько мне лет? Двадцать один... что, выгляжу моложе?.. Почему в лесу одна околачивалась? Заблудилась маленько, с кем не бывает... Где мои родители? Папка на север уехал, деньги зарабатывать, а мама к родственникам в соседнюю деревню на пару часиков уехала, проведать старенькую бабушку. Почему я искала именно его, то бишь Селентия Петровича? Так моя родительница после визита соседней деревушки к старосте деревни Пыталово заглянуть хотела, вот мы с ней и условились у вас встретиться... Как зовут мою мать? Дита (первое, что пришло на ум). И в таком же ритме ещё минут сорок...

Деревня была добротная, около сорока домов и все сделаны на совесть: сразу становилось понятно, что "командир" Пыталово держал односельчан крепкой рукой. Если вы думаете, что дом старосты хоть чем-то отличался от остальных тридцати девяти избушек, то сильно ошибаетесь. Лично мне это кажется правильным: сегодня один начальник, завтра другой... И что, каждому неоновую вывеску с "искренними" пожеланиями здравия, доброты и радости вывешивать? Так на это никакого сельского бюджета не хватит!

До деревни мы добрались быстро... Точнее добрался Селентий Петрович, а я же, благополучно отморозив себе не только руки-ноги, но и нос, большую часть пути провела на руках милого дядечки.

"Вот, мать, до чего ты довела бедных преподавателей!" - тю, внутренний голос очухался.
– "Они тебе массово решили отомстить, и "забыли" предупредить, что двадцать семь градусов по Цельсию со знаком "минус" - это очень-очень-очень холодно."

Мысленно согласившись сама с собой, сделала "отметку" о том, что по возвращении в Академию (причём явно с соплями по колено, всеми признаками бронхита

и температурой под сорок), просвещу мэтров, что в теплых колготках с начёсом, ватных штанах, трёх свитерах, валенках, ватнике поверх тулупа, шарфе и шапке-ушанке было ЗВЕРСКИ холодно (а я же, стоя во дворе альма-матер ещё смела жаловаться, что вот-вот помру от жары). А если ещё основательно покашлять на магистра Боули, то можно даже выбить себе недельку каникул.

– Не боись девонька, - оторвал меня от мыслей староста, - счаз домой придём, так враз тебя вылечим, есть у меня одно народное средство!

– Апчхи!
– громогласно согласилась я на лечение.
– А долго ещё... кхе-кхе?

– Да не, вон за тот пригорок свернём и там уж совсем не далЕче, - самое интересное, мужик-то совсем не запарился тащить мои семьдесят кило!

Вот уж не знаю, правду ли сказал Селентий Петрович насчёт пригорка или нет (закемарила я на плече доброго самаритянина), но вот относительно сведений о ближайших соседях, количестве домов и о поштучном поголовье скота знала досконально по истечении первого же часа, проведённого в доме старосты Пыталово. И попрошу заметить, что данные сведения я ни у кого не выбивала путём угроз и применения пыток, мне их по доброте душевной выболтала дочка хозяина гостеприимного дома.

– Ефросинья, отстань от гостьи, ей отдохнуть с дальней дороги надо, - шуганула от меня девчонку Елена Петровна.

– Но мам, Стефка совершенно не против, - эй, а моё мнение уже никого не интересует?!

– Ох, ты, горюшко!
– ласково улыбнулась женщина и скрылась на кухне, откуда незамедлительно раздался звон тарелок.

"Не бросайте меня с ней, я её уже боюсь!" - чуть было не завопила моя измученная светлость, но (горжусь собой!) в последний момент сдержалась и лишь криво усмехнулась, мысленно простившись с оставшейся частью нервных клеток.

– Фрося, тебе не стыдно?
– грозно насупив брови, в залу теперь заглядывала голова Селентия Петровича.

– Нет.

– А должно быть! Пойди, принеси, что ли, книгу, нехай Стефания почитает!

– Хорошо, батюшка, - я чуть не прослезилась от почтения, проскользнувшего в словах и во взгляде девочки.

Не прошло и пяти минут, как мне всучили талмуд Патрикеевой Рыжухи на триста восемьдесят семь страниц под интригующим названием "Ага!". Только я прочитала первые три страницы, как в комнату снова ввинтился староста и, шикнув на дочь, аккуратно подоткнул одеяло. Мужчина с загадочной улыбкой протянул мне стакан, наполненный прозрачной жидкостью, от которой пахло как-то очень знакомо...

– Выпей!
– судя по голосу, возражения не принимаются.
– Залпом и до дна!

Я девушка послушная, поэтому долго не думая, отправила жидкость себе в рот. Гортань и желудок моментально обожгло огнём, а голова начала кружиться даже в лежачем положении.

– Что это?
– только и смогла прохрипеть между приступами кашля.

– Самогон, - довольно улыбнулся Селентий Петрович, забирая из моей ослабевшей руки пустой стакан и поднимаясь на ноги.
– Ты поспи, а завтра будешь как новенькая!
– ещё раз потормошив плед, он вышел, а меня же накрыла темнота.