Прогулка по висячему мостику

Трубицина Екатерина Аркадьевна

– Что вспомню?

– Ну, Ир, ты тоже имела к утверждению его существования самое непосредственное отношение. А потом, тебе, как, впрочем, и многим, сие творение быстро наскучило. Это меня не удивляет. Меня удивляет другое: чего ты опять здесь забыла? Почему с таким упорством добивалась полноценного воплощения именно в человеке? У тебя ведь получилось только с девятой попытки?

Ире стало жутко не по себе, и она поспешила вернуть разговор в ранее наметившееся русло:

– Жень, по-моему, ты просто впал в черную депрессию.

–

Я? Нисколько! По крайней мере, не впал. Я в этом настроении живу уже много сотен лет. С самого того момента, как начал понимать, кто я и что здесь делаю. Сейчас я всего лишь стараюсь тебе объяснить, почему считаю, что ты меня поняла как никто, а главное – как никто поддержала. Почему, как Генка говорит, дуркую периодически, а точнее, почему иногда не могу сдержаться. Ир, творить незнамо что, вот уже как третье тысячелетие непреодолимо тянет.

– Жень, а по-моему, ты себя сильно переоцениваешь.

– В смысле, переоцениваю?

– Эка невидаль, подружку любовницы по случаю трахнуть! Можно подумать – ты первый! Ну прям оригинальнее некуда! Знаешь, при таком отношении к бытию земному можно и что-нибудь покруче придумать!

– Покруче? Покруче слишком круто для бытия земного будет. Не стоит оно того.

– Жень, а у тебя есть с чем сравнивать? Может, не так уж и плохо оно все? Вроде ж как этот мир по образу и подобию божеского сотворяли.

– Тебе виднее, – усмехнулся Женечка.

– Жень, запарил ты со своими многозначительными намеками! Я, конечно, могу умозрительно представить, что я какая-то там высшая сущность, которая в сотворении жизни самое непосредственное участие принимала, но для меня это так и останется несусветным бредом, которым, по сути, это все и является.

– Ой, Ирочка! Если б ты могла это все представить лишь умозрительно, ты бы сейчас не тряслась тут, как Курильские острова во время извержения всех вулканов разом. А насчет бреда я с тобой полностью согласен. Последнее время ты почти постоянно бредишь: с кошкой и собакой разговариваешь и даже слышишь, как они тебе отвечают, прослушиваешь музыкальные композиции в исполнении объекта недвижимости, а еще воображаешь, будто открываешь запертую наглухо дверь в своем подвале и попадаешь в самые разные точки земного шара. И, надо сказать, так уверено воображаешь, что это в действительности происходит! Ир, тебя это все на некоторые мысли не наталкивает? Тебе не кажется это странным?

– Знаешь, делать все это настолько же странно, как и не делать. Ты, между прочим, можешь все то же самое и еще целую кучу всего, чего я не умею.

– Ир, а представь, я бы тебя обо всем этом не далее, как в прошлом году проинформировал бы, ведь точно сказала бы: бред!

– Жень, я не исключаю того, что мы, то есть люди, о мире, в котором живем, вопреки нашему мнению, знаем далеко не всё.

– А о самих себе и того меньше. Ты со мною не согласна?

– Согласна, конечно.

– Так почему для тебя сложно принять идею, что ты – один из творцов сего мира.

– Почему же сложно? Я ж тебе сказала: чисто умозрительно я могу себе это представить. Воображение у меня очень богатое. Жень, к тому, что происходит, даже если это выходит за рамки общедоступного восприятия, пусть это поначалу и шокирует, со временем привыкаешь и начинаешь относиться, как к должному. В конце концов, это тоже часть этого мира, пусть и скрытая от большинства. Невозможно принять то, что лежит за пределами этого мира. Не в одном из миров, параллельных этому, а вообще за пределами.

– Ирка, ты слышала, что ты сейчас сформулировала?

– Слышала, Жень, – она задумалась. – Знаешь, – продолжила Ира после минутной паузы, – иногда мне кажется, что я очень сильно изменилась за прошедший год, но буквально тут же понимаю, что, несмотря ни на что, я осталась точно такой же, как и была всю жизнь.

– Если воплощаешься человеком, ничто человеческое не оставит тебя, пока ты здесь. От человеческого нельзя избавиться, будучи человеком. Можно только смириться и не уделять чрезмерное количество внимания этому, тем более что человеческое в человеке не нуждается во внимании для успешного функционирования.

– Я догадываюсь. Но это с одной стороны, а с другой… Знаешь, идею принципиально иных технологий принять несложно. Не очень сложно. Совершенно немыслимо принять идею, что ты делаешь нечто, ничего не делая в общепринятом смысле. Даже не думая. Я знаю, что это так. Но знаю лишь умозрительно. И одновременно знаю совершенно непонятно как. Я действительно живу в бреду.

– Ладно, тебе, Ирка! – Женечка погладил ее по голове.

– Что, ладно? Сам поплакался в жилетку – я тоже хочу.

– С чего бы это? Помнится, не так уж давно ты обладала куда большим мужеством.

– До недавнего времени все, что со мной происходит, я относила на счет нестабильности гормонального фона.

– Так я могу тебя обрадовать – сейчас все то же самое.

– Я догадываюсь. Только теперь точно знаю, что нестабильность гормонального фона – это следствие, а не причина. И вообще, давай-ка спать – мне завтра трудиться, трудиться и трудиться.

– А как же насчет намерения плакаться в жилетку?

– Боюсь, в ближайшее время не получится лишать себя и тебя сего удовольствия.

– А-а! Ну тогда ладно! – Женечка рассмеялся.

– - -

Наутро от Ириного намерения в качестве моциона регулярно плакаться Женечке в жилетку не осталось и следа. Правда, не без активного участия последнего. Женечка проснулся в чернущей смури, и Ире ничего не оставалось делать, как вытряхивать его из этого настроения.

– Женька! Хватит из себя Гамлета строить! Поднимайся и пошли плескаться в водопаде.

– Да. Конечно.

Он поднялся, оделся и послушно поплелся за Ирой.