Прогулки по Риму
Шрифт:
«Интересно, в какой валюте бросают? — подумала Татьяна Николаевна. — Чтобы уж подействовало наверняка, надо, наверное, в евро!» Самой ей и в голову не пришло швырнуть монетку. Тут же на ее глазах две девушки, говорящие между собой на ее родном языке, вытащили из кошельков целую горсть русских медных копеек и с размаху зашвырнули их в бассейн.
«Хотят провести судьбу на разнице в валютном курсе», — усмехнулась Татьяна Николаевна, однако долгое отсутствие Цезаря начало ее беспокоить. Не то чтобы она боялась — здесь не страшно было досидеть и до рассвета, — ее смутили слова Цезаря, что он идет сюда, чтобы найти денег. «Уж не карманник ли он?» — предательски мелькнуло в ее голове.
Русские часто представляют себе плохое. То ли жизнь нас этому учит, то ли пример национального героя — Иванушки-дурачка, который не стеснялся промышлять воровством (свистнул же он Жар-птицу), но только не раз я замечала, что нашему соотечественнику чаще приходит в голову плохое, чем хорошее. Так и Татьяна Николаевна сначала размышляла о мелком воровстве, а потом перешла к думам о терроризме. «Непуганые здесь живут люди, непуганые еще! — пришла она к выводу, наблюдая за площадью. — При таком скоплении народа никаких полицейских! Да еще кругом урны стоят — бомбу туда засунуть милое дело!» Она уже начала пристально озираться, чтобы по возможности предотвратить чьи-нибудь неблаговидные намерения по нарушению общественного порядка (бросаться на амбразуры тоже у нас в крови), как вдруг ее внимание привлекла появившаяся на площади новая группа людей — темнокожие, разного возраста и разных весовых категорий — все они держали охапки роз и с улыбками раздавали их прохожим. В момент у фонтана будто разросся огромный цветник. И среди этих людей Татьяна Николаевна с удивлением заметила вязаный жилет и красную рубашку Цезаря. Он тоже ходил по площади с охапкой цветов и с дурацкой улыбкой вручал их женщинам. И, как заметила Татьяна Николаевна, преимущественно немолодым. Она с облегчением вздохнула. «Может быть, это такой чудесный обычай — дарить ночью людям цветы?» — подумала она, но, приглядевшись, заметила, что, раздав розы, цветочный благодетель безошибочно возвращается к своим осчастливленным клиентам и просит с ним расплатиться. Она также заметила, что некоторые люди, не желая платить, пытались вернуть цветы обратно, но им это не удавалось. Вежливыми и хитрыми улыбками продавцы мимикой и жестами показывали, что это, увы, невозможно — дурной знак, — и людям ничего не оставалось, как повиноваться. Плата за цветок была безумной — целых пять евро, поэтому, когда к ней приблизился один из молодых продавцов, она демонстративно отвернулась, засунув обе руки крест-накрест под мышки. Продавец попытался зайти к ней с другой стороны, но она опять от него отвернулась. Так некоторое время они вращались по кругу, как Солнце и подчиненная ему планета, пока на лице продавца не отразилось негодование. Он произнес вслух ругательство по-английски и тут же отскочил в сторону.
— Иди отсюда! Это моя дама! — Подоспевший откуда-то Цезарь звонко шлепнул его по спине, и тот отошел, зловеще вращая глазами и яростно ругаясь. Цезарь галантно изогнулся и преподнес Татьяне Николаевне розу.
— Бес-плат-но, — сказал он по-русски.
Татьяна Николаевна зарделась, но цветок приняла и изобразила что-то вроде восточного поклона: сложила под подбородком руки лодочкой и несколько раз кивнула. Наверное, со стороны это выглядело глупо, но ей уже три года никто не дарил цветов, и этот простой жест Цезаря ее растрогал.
«Ну и что, что бизнес! Зато красивый, — решила она. — Белый фонтан, толпы людей в разноцветных легких одеждах, и женщины все поголовно с одинаковыми цветами в руках».
— Джим! Ах ты, негодяй и изменник! — послышался вдруг чей-то пронзительный крик, и уже не очень молодая женщина ринулась, словно фурия, сквозь толпу, направляясь к Цезарю. Была она, несомненно, итальянкой: худая, тонконогая, большегрудая и жилистая. Ее крашеные волосы цвета соломы удивительно не вязались с огненными глазами, смуглой кожей и резко вырезанными, как у породистых лошадей, ноздрями. В один момент оказавшись возле спутника Татьяны Николаевны, женщина кинулась на него и стала бить кулаками. Удары сыпались на лицо, голову, бока Цезаря, женщина страшно кричала, размахивала руками и, как показалось Татьяне Николаевне, явственно указывала на нее. Гуляющие люди брезгливо отодвинулись, не желая участвовать в этой безобразной сцене, а Татьяна Николаевна, наоборот, в недоумении застыла на месте, будто на нее напал столбняк. Все это напоминало сцену из итальянского фильма в духе неореализма. Цезарь закрывался от женщины руками, пытался ее успокоить, чуть не умолял, но ничего не помогало. Лицо у нее покраснело, на лбу набухли синие вены, из глаз катились слезы, но град ударов не прекращался.
— Что вы делаете? — наконец опомнилась Татьяна Николаевна. — Зачем вы его бьете? Полиция! Сюда! — закричала она, но ее вмешательство, как оказалось, только ухудшило положение. Теперь итальянка переключилась на нее и, дико крича, размахивала руками прямо перед ее глазами. Казалось, она сейчас нападет и на нее.
— Надя, Надя, перестань! Бей лучше меня! — приговаривал спутник Татьяны Николаевны, пытаясь, не без робости, оттащить агрессивную Надю за талию, но это у него плохо получалось.
Наконец из толпы появился здоровый африканец. Одним коротким движением огромной руки он отбросил итальянку в одну сторону, Цезаря — в другую и спросил, обращаясь неизвестно к кому:
— Что здесь происходит?
Татьяна Николаевна только сумела беззвучно открыть рот. Но Цезарь мгновенно принял униженную позу и робко залепетал:
— Поль, Поль, прости меня! Я подарил этой даме цветок, а Надя поняла это неправильно…
Надя быстро высунулась вперед и опять заорала своим трескучим голосом:
— Все я правильно поняла, шелудивый пес! Стал клеить дамочку прямо на улице, хотя прекрасно знал, что сегодня я здесь работаю, как всегда, на тебя, лентяй! О Пресвятая Дева, за что ты подсунула мне этого Джима, этого негодяя?! А я еще бесплатно пою и кормлю его каждый день, словно настоящего больного!
После этой тирады огромный Поль дал Джиму-Августу сильный пинок под зад и сказал негромко несколько слов.
— Ты понял, негодяй? Ты уволен! — громко и злорадно закричала Надя.
Август опять поднялся и, словно трясущийся пудель на задних лапках, вытянулся перед хозяином:
— Поль, Поль, это недоразумение! Я заплачу тебе за этот цветок, когда у меня будут деньги! Дай мне поработать, Поль, еще хотя бы несколько дней!
Страшная черная рука опять потянулась к Джиму и крепко взяла его за горло.
— Полиция! — изо всех сил теперь закричала Татьяна Николаевна и, по русской привычке защищать всегда более слабого, кинулась на большого негра, закрывая Джима собой.
Толпа вокруг слабо заволновалась: одно дело было, когда между собой разбиралась цветочная мафия, и совсем другое — когда в драку вмешалась иностранка. Странная тишина, в которой слышалось только журчание фонтана, повисла над площадью. Из дальнего переулка показались голубые рубашки полицейских.
— Уходим! — шепнул Наде высокий Поль.
Та гордо хмыкнула Джиму в лицо, выдернула у Татьяны Николаевны из рук сломавшуюся в драке розу, швырнула ее на землю и растоптала обеими ногами. Поль странно уменьшился ростом и растаял в толпе. Надя последовала за ним. Все это заняло считанные секунды.
— Бежим! — Цезарь Август потянул Татьяну Николаевну в другую сторону, и они, просочившись сквозь толпу, ринулись в противоположный конец площади. Несколько минут они в темноте бежали проулками, снова куда-то в гору, пока не оказались на огромной пустой площади с освещенным итальянским флагом. Группа полицейских охраняла высокий подъезд мрачного прямоугольного здания. Если не считать полицейских, площадь была пуста, как и мраморные скамьи по обеим ее сторонам.
Полицейские внимательно на них посмотрели, но ничего не сказали.