Прогулки по Риму
Шрифт:
— Мы пройдем на Капитолий со стороны курии.
— Той самой, в которой убили Цезаря? — воскликнула она и вдруг закрыла ладошкой рот, поняв свою оплошность. Действительно, опять она в компании Августа говорила о великом Юлии.
Ее спутник грустно улыбнулся в ответ.
— Не извиняйся, я привык. — Он помолчал немного, будто собирался с мыслями. — Нет, эта не та, о которой ты думаешь. Курия Помпея, в которой было совершено убийство, не сохранилась, несмотря на то что я в свое правление велел ее восстановить, так же как и статую Помпея, которая в ней красовалась. А эту, к которой мы сейчас идем, велел восстановить Муссолини.
— Как странно… — сказала Татьяна Николаевна. — Диктаторы любят охранять память других диктаторов!
— Ничего странного, если вдуматься, в этом нет, — заявил Цезарь. — Твой любимец Юлий вел свой род от Венеры, ну а уж мы, грешные, можем ссылаться только на людские авторитеты. К тому же попробуй доказать, что ты ценен сам по себе, если у тебя нет в роду ни влиятельных родственников, ни покровителей…
Татьяна Николаевна внимательно на него посмотрела.
— Смотри не на меня, а сюда! — указал ей Цезарь. За углом каменного монументального здания на небольшой площадке стояла колонна, а с нее куда-то вбок затравленно глядела худая измученная волчица — несчастное животное с висячими сосцами.
— Ох ты, бедная! Выкормить такую цивилизацию — поневоле озвереешь! — сказала Татьяна Николаевна и пожалела, что никак не могла дотянуться, чтобы погладить мраморное животное по спине. Цезарь тем временем прошел дальше и пристально смотрел вдаль. Татьяна Николаевна оторвалась от колонны и двинулась за ним. Прямо из стены в каменную ванночку била струйка фонтана. Татьяна Николаевна умыла лицо и подошла к своему спутнику. Весь римский Форум в лучах начавшего опускаться солнца во всей красоте древних развалин лежал перед ними.
— Как красиво! — У нее захватило дыхание.
— Теперь развалины, а раньше был город, — вздохнул умерший две тысячи лет назад император и сделал вид, что запахивает тогу. — Пойдем!
Они снова прошли мимо волчицы и свернули теперь уже на огромную площадь. В центре ее высилась темная конная статуя. Татьяна Николаевна хотела осмотреть и ее, но Цезарь не дал ей задержаться.
— Не стоит внимания. Это Марк Аврелий-«шоколадка».
— Почему «шоколадка»?
— Римляне так его зовут. Смотри, какого он цвета! Это копия с оригинала, да еще после реставрации.
И конь, и всадник действительно были темно-коричневыми.
— Какого же цвета он был раньше?
— Бирюзового. От времени. Да еще весь усижен голубями.
— Так, значит, сейчас он стал лучше?
— Не думаю. Но мы, собственно, пришли.
Он остановил Татьяну Николаевну на вершине огромной странной лестницы без ступеней. Фактически это была покрытая камнем пологая гора, равные промежутки которой отделялись друг от друга деревянными барьерчиками. Татьяна Николаевна никогда не видела такую.
— Что это?
— Лестница Капитолия. Ее придумал Микеланджело, чтобы удобнее было подниматься верхом.
Татьяна Николаевна была подавлена тем, что топчет творение Микеланджело. На середине лестницы она остановилась, изумленная гигантскими статуями, стоящими посредине: белоснежные античные великаны с трудом удерживали каменных коней.
— Кастор и Поллукс, близнецы-братья.
Она не в силах была вымолвить ни слова. Цезарь раздраженно всплеснул руками:
— Ну что ты стоишь! Ведь это же всего шестнадцатый век! Я хочу показать тебе настоящую древность.
Раскрыв рот и чуть не свернув голову, как во сне, Татьяна Николаевна медленно шагала за ним. Они спустились к подножию еще одной площади. Перед ними двигались автобусы, машины, куда-то шли люди, проехал даже экскурсионный автобус, тот самый, красный, с открытым верхом, на котором они катались вчера. И тут Татьяна Николаевна увидела: с двух каменных пьедесталов на город высокомерно смотрели два черных лежащих льва. Глаза их были прикрыты от усталости, на боках ребра выступали — видно, в дальней дороге из Египта их не очень-то сытно кормили, — кисточки хвостов без действия располагались вдоль тела, но из обеих пастей энергично выплескивались тонкие струйки воды — будто львы с презрением плевали тягучей слюной на покоривший их город.
— Это львы из зверинца Клеопатры, — сказал Цезарь, и в его голосе Татьяне Николаевне почудилось превосходство победителя.
Она стояла молча, не делая никаких попыток поднять к ним руку. Перед ней были хищники, покоренные, но не сдавшиеся, полные презрения, а не смирения, несущие сквозь века свой львиный взгляд на Рим и Египет, а заодно и на нынешнюю цивилизацию.
— Впечатляют?
— Впечатляют.
Татьяне Николаевне показалось, что Цезарь нарочно зачерпнул из чаши воды и плеснул одному льву в черную морду.
— За что ты ее так не любишь? — спросила она.
— Кого? — Он сделал вид, что не понял вопроса.
— Последнюю царицу Египта.
Он помолчал.
— Ты правильно догадалась, что я ее не люблю. За что мне ее любить? Она убила бы меня, чтобы поставить над Римом своего наследника, которого объявила сыном Цезаря. Пока он не вырос, она правила бы и Римом, и Египтом сама. Представляешь, в республиканском Риме египетское правление? Начались бы новые войны. Юлий недаром объявил наследником меня, а не ее сына.
— Что же ты сделал?
— Убил всех, кто мне мешал. Жаль, не удалось в цепях привезти в Рим Клеопатру, но ее сына я все-таки убил!
— Ужасно. — Татьяна Николаевна смотрела на Цезаря. В его глазах горел безумный огонь. — На крови ребенка ты выстроил свое императорство и гордишься, что тебя называют Божественным Августом!
— Разве не так же сделал ваш Ленин с царскими детьми, чтобы у революции не было других наследников, кроме него?
— А! Значит, ты все-таки знаком с нашей историей?