Прогулки с Бесом
Шрифт:
Ах, как хотелось бы сегодня войти в общение с душой далёкого немецкого борца с огнём! Как это сделать? Могу ли сегодня фантазировать и сказать то, что он и не произносил?
– Валяй!
– Горите к чёртовой бабушке, а мне не резон подставлять под чужие бомбы своих солдат!
– могли у него зародиться такие мысли?
– Немецкий специалист по тушению русских монастырей от советских бомб был в душе лингвистом и филологом "в одной упаковке". На тот момент не только знал с дюжину ваших поговорок и пословиц, но и придерживался их - ещё раз
– Какие "русские пословицы и поговорки" не позволили выполнить приказ командиров?
– Первая и основная: "своя рубашка ближе к телу". Вторая, не уступавшая первой по силе воздействия на здоровый рассудок: "на погосте жить - всех не оплачешь". Третью помянуть?
– Какую?
– "В чужом пиру похмелье" переведённое на немецкий добила немецкого специалиста по борьбе с русскими пожарами, после чего и последовала команда подчинённым покинуть горящий монастырь. В тупорылых машинах была взрывчатка, и случись близкое приземление отеческой бомбы...
– Добавь: "пожар" это когда горит человеческое жилище, а когда огонь поедает что-то иное это "возгорание"
– Хочешь сказать, что была опасность взрыва?
– Это и хотел сказать. Случись взрыв - "сдуло" не три кельи, как предлагал вражеский офицер, а более... И тебя не стало в этом мире, близко находился от транспорта с взрывчаткой.
Но обошлось. Удивительное дело, но в ту ночь не было жертв, никого не ранило и не убило.
Помню лицо немецкого борца с огнём в русских монастырях. И форма была не такая, какую потом показывал гражданам "страны советов" родной кинематограф, не было ни стека под мышкой и монокля в глазу. Недоразумение, не офицер. Пожалуй, это был не офицер, чином ниже, но знающий подрывное дело.
– Пожалуй. Немецких офицеров без монокля в глазу и стека под мышкой в советских фильмах не было, а тогдашний чузеземный борец с огнём почему-то обходился без указанных вещей.
– Как принимать тогдашнего командира: офицером, унтером?
– Какая разница сегодня? Монастырь-то сгорел...
Сколько было у борца с огнём побеждённых пожаров, сколько взорвал объектов "гражданского и военного назначения", сколько в практике было случаев, когда горящие слёзно умоляли дать возможность сгореть без помех со стороны?
– Ни единого! О, великая и неразрешимая загадка русской души! Пожалуй, что офицер не стал тушить кельи от удивления.
– Как понимать?
– Чтобы унять огонь, остановить беду, люди просят помощи, а тогда иноземный борец с огнём впервые в практике столкнулся с просьбой ничего не делать. Огонь, налёт, плач и просьба не взрывать жилища заморочили сознание вражеского офицера.
Из всей бомбовой благодати, что пролилась в ту яркую ночь с неба от советской авиации городу досталось совсем мало.
...и когда ночь превратилась в белый день с лёгкой окраской в желтизну - вторая, или третья волна отечественной авиации взялась обрабатывать территорию за стеной к западу от обители. Земля за стеной монастыря называлась "сельской", и в мирное время монастырские юноши с большим, не исправляемым креном в уголовщину - ходили меряться силой к "деревенским" сверстникам. Любимым "оружием" монастырцев в завоевательных походах были приличные куски красного кирпича, выломанные из стены. "Походы" почему-то всегда были пьяными.
В ту яркую ночь и у "деревенских" были пожары, что говорит о о масштабности действия родной авиации.
Не обошли и греховные соображения: "монастырь заполыхал случайно, но почему за стеной направлением юг-север что-то горело? Только фугасы применяла родная авиация, или с небес падало что-то горячее фугасок"?
Не держу обиду на штурманов бомбардировочной авиации двух стран, люди выполняли порученную работу и на законном основании могли задаваться вопросом: "что так ярко и хорошо может гореть, отчего быстро увеличивается площадь пожара?" - что подумает нынешний бомбометатель в схожей ситуации?
Одно: "накрыл, гадов, "в десятку" влепили! Не меньше, чем вражеский склад горюче-смазочных материалов накрыли"!
– горящие одновременно семьдесят шесть бывших монашеский столетних келий, деревянных и сухих - такого яркого пламени дать не могут, даже если все и подпалить одновременно"! И всё же:
– "Добавим огоньку! Поздравляем"!
"Кто виноват"? Понятное дело, немцы!
Herr Offizier, обвиняю тебя в слабости, и не в борьбе с огнём, в борьбе с огненной стихией тебе не было равных среди подобных специалистов гарнизона, обвиняю в слабости перед двумя бабами, кои не позволили взорвать свои кельи!
Если пришёл на чужую землю, как "хозяин" - будь таковым, веди себя как хозяин! Отправляясь на Восток - что знал из того, как ведут себя в таких случаях "хозяева" из аборигенов? Нет? Помогу: одной бабе "пересчитал зубы", а другая вмиг бы поняла серьёзность момента и что различные возражения и противодействия силе обойдутся дороже взорванной кельи. Так почему ты, бравый офицер Вермахта, отличный сапёр, не последовал чужим обычаям, и не заехал Матрене в физию, и после малой экзекуции не занялся ликвидацией "очага возгорания"!? К тому времени на твоей совести лежал список
"преступлений по уничтожению объектов недвижимости на захваченной территории", в списке отсутствовали взрывы монашеских бревенчатых келий, война предоставила случай проявить способности борца с онём, а ты опустил руки, велика цена слабости: семьдесят шесть уничтоженных огнём строений.
Чтобы прибавила Матрёне одна иностранная зуботычина? Если не чтим своих матрён - с чего на тебя, иноземца, блажь накатила, и ты отступил перед воем? Испугался обвинения в "жестоком обращении с мирным населением" и лишил Матрёну гордости и славы в будущем: "получила по морде от немецкого офицера при защите своей кельи от уничтожения"? Затрещина на одно преступление больше, но и польза просматривалась громадная: погибло три дома, но не семьдесят шесть "единиц монастырского жилищного фонда"