Прохладой дышит вечер
Шрифт:
— Мне больше нравится семья циркачей, — отвечаю я. — Помнишь, ты мне плакат подарил много лет назад? В кого тебя Ида в твоем сне превратила, в обезьяну или в улитку?
Ни то ни другое. Хуго видел во сне не Иду, а меня. Как романтично.
— Живем мы с тобой под Веймаром, прямо в садовом домике Гете, у нас две обезьяны, мальчик и девочка. То ли наши питомцы напоминают павиана Пикассо, то ли, может, это шимпанзе. Одеты они так элегантно: мальчонка — в желтеньких брючках в стиле Бидермайер и в голубенькой блузке, а женушка его — в розовой юбочке в складку, на голове — зеленая
— Приятный был сон?
— Да, пожалуй, — отвечает Хуго, — ты меня потом утешала. Самая наглая из этих тварей сжевала мое издание «Будденброков» тысяча девятьсот седьмого года! Я даже расплакался во сне, а ты меня обняла, и все снова стало хорошо.
Типичный сон Хуго, со счастливым концом в духе Бездельника, о котором писал Эйхендорф. [13] И ведь никогда не угадаешь, правду Хуго говорит или все только что выдумал. Но меня он, тем не менее, развеселил. Хуго протягивает ко мне руки, и я бросаюсь в его объятия.
13
Иозеф фон Эйхендорф (1788–1857) — немецкий писатель-романтик, автор романа «Из жизни одного бездельника», 1826 г.
Это все чудесно, но меня ждут дела.
— Потом, Хуго, — я освобождаюсь от его объятий, при этом я не вполне уверена, что захочу обратно. — Надо накрыть на стол.
А Хуго и забыл, что я жду гостей.
— Да, придут мои внук и дочка, — напоминаю я.
— Вероника, твой Ленц пришел! — напевает Хуго.
— Да нет, Вероника специально из Америки не приедет. Это Регина.
— Ага, так, так… — Он задумывается. — Не помню я что-то, замужем она? А с мужем я знаком? Как его зовут?
— Его зовут Эрнст Элиас, ну да неважно, не запоминай, Регина с ним уже сто лет как развелась. Вообще-то его прозвали Тощим.
Хуго смеется. Старинный дармштадтский обычай — давать всем прозвища. Ему всегда это нравилось.
— Хоть алименты-то он ей платит, Тощий этот?
— Ей нет, он сыну деньги дает. Регина сама работает, получает неплохо.
Тут звонит Хайдемари, и выясняется, что мне предстоит скорбная миссия. С отцом она говорить не хочет, пусть лучше я осторожно сообщу ему, что была операция, прошла удачно.
Тут же вопрос Хуго:
— Что, рак?
Я киваю и выдаю ему его таблетки, а он замолкает, мрачнеет и замыкается в себе.
Я его понимаю: для любого родителя невыносима мысль о том, что его родное дитя может умереть.
Вдруг посреди комнаты возникает Феликс, у него тоже есть ключ от моего дома. Следом шлепает в открытых сандалиях Регина, в руках у нее плоский сырный пирог. Хуго (старая школа!) мгновенно встряхивается и вскакивает.
— Здравствуй, дядя Хуго, — размеренно, словно желая донести
— Познакомься со своим отцом, Регина, — бросаюсь я в атаку.
Реакция, по моим представлениям, могла бы быть и посильней.
Хуго и Регина пожимают друг другу руку и, кажется, ничего не понимают.
— Феликс, это твой дедушка…
Парнишка, вообще-то, не дурак, но тут вдруг растерялся и скосил глаза на мать. Всем кажется, наверное, что у меня, старушки, совсем крыша поехала.
Приходится долго и суетливо объяснять, что к чему, и тут наконец до Хуго первого доходит:
— Потрясающе! — восклицает он, засияв. Регина рыдает, Феликс совсем сбит с толку. Может, не стоило выкладывать им сразу все, надо было кое-что оставить при себе?
Феликс бежит за водой, брызгает матери на голову, режет пирог, в общем, пытается заняться чем-нибудь полезным.
Я утешающим жестом обнимаю плачущую дочку.
— Мой отец же дядя Антон, — всхлипывает она, — и тетя Ида тогда еще была жива…
Тут уже Хуго становится как-то неловко, и он переключается на Феликса.
— Мне всегда хотелось, чтобы у меня был сын, — признается он.
— Ну тогда, значит, все в порядке, — осторожно откликается Феликс. — Я, значит, ваш внук.
— Да, внук, провалиться мне на этом месте, — соглашается Хуго.
Когда Регина наконец приходит в себя, мы открываем шампанское. Я больше пить не буду, а то с тех пор, как приехал Хуго, только этим и занимаюсь. Хуго, кажется, весьма рад, справляется, когда у его дочери день рождения, высчитывает что-то, губы его что-то шепчут, пальцы барабанят по столу.
— Ну, парень, а барышня у тебя есть? Феликс подмигивает мне, я улыбаюсь.
— Хм, какие проблемы? — отвечает он.
— Ее зовут Сузи, — с гордостью добавляю я.
Хуго вдохновлен и, как патриарх в своей семье, произносит патетическую речь, которая сводится к высказыванию: «В твои годы я уже был отцом семейства!» И многозначительно заканчивает: «Только не переусердствуй, здоровье береги».
Феликс, хитрец, знает, чем парировать, и в том же духе отвечает:
— Да уж кто бы говорил…
Регина между тем как-то неуклюже вызывает меня на откровенность. Довольно бестактно с ее стороны — я же только что все объяснила, во всем призналась, нет, ей надо удостовериться, что Хуго изменял со мной Иде, а я с Хуго — Антону. Да кто бы тут праведницу из себя строил, сама-то мужа бросила. Чтобы не расплакаться, ухожу на кухню.
И только я возвращаюсь к ним, как Регина и Хуго хором вопрошают:
— А чего ж ты молчала-то столько лет?
Сначала гордость не позволяла, а потом просто струсила. Феликс наконец надо мной сжалился:
— Давайте дадим нашей бабуле отдохнуть. Она совсем измучена.
И все сверлят меня взглядами.
Я трясу головой. Ну нет, этот день я уж как-нибудь переживу.
— Да-а, кстати, о бабушках. Регина, вот ты сейчас удивишься! — Я открываю альбом с семейными фотографиями. К сожалению, сохранился только один снимок родителей Хуго — на Идиной свадьбе.