Проходные дворы
Шрифт:
Была война. А мы хотели стать солдатами. Позже, много позже, став старше, надев гимнастерку с погонами, я часто вспоминал слова лейтенанта. Мы все смотрели хорошие фильмы, запоем читали книги, где жили добрые и благородные герои. Мы знали, если можно так сказать, теоретически, что такое дружба, долг, доброта. А первый наглядный урок доброты преподал нам наш военрук.
Тогда, в далеком 44-м, он повел нас в атаку на зло. И именно тогда мы увидели, как оно отступает перед общим усилием людей. Но мы были мальчишки и не понимали, что, может быть, именно в этот день сдали наш первый экзамен на право называться мужчинами.
Мы
Второго мая вечером по радио передали приказ коменданта Москвы об отмене светомаскировки. Я бросился снимать с окон защитные шторы из черной плотной бумаги, а когда снял, то увидел, как загорелись окна домов.
Конечно, все высыпали на улицу. Долгих четыре с лишним года город стоял погруженный во мрак, даже в подъездах горели синие лампочки, и вдруг он стал необыкновенно прекрасным.
Мы побежали на улицу Горького и с изумлением глядели на ожившие фонари, на троллейбусы, снявшие маскировочные шторы, на машины без ограничителей на фарах.
А через неделю, 9 мая, я шел в школу в жутком настроении. Уроки были не сделаны; кроме того, предполагалась контрольная по математике, которую я терпеть не мог.
Но не успел я выйти из двора, как встретил нашего соседа дядю Мишу, работавшего в депо на станции «Москва-Белорусская».
– Ты куда? – спросил он меня.
– В школу.
– Отменяется твоя школа, друг. Победа! Германия капитулировала. Объявлен выходной день.
Я забежал домой, бросил сумку и помчался на улицу.
Почти весь день я шатался по улице Горького. Слушал джаз Леонида Утесова на площади Революции, смотрел, как качают военных. Люди смеялись и плакали. Танцевали и пели песни. Это была стихийная народная радость. Не подготовленная заранее, не ограниченная ровными рядами демонстраций, а просто радость. Люди гордились тем, что они выстояли и победили. Они не думали о завтра: этот сегодняшний день стал самым главным в их жизни.
Когда я вернулся домой, во дворе играл баян, на столе для домино теснились бутылки и закуска.
Наконец-то Победа пришла в наши дворы, на наши улицы, в наш город.
Сколько времени прошло! Подумать страшно. И прошлое постепенно уходит из памяти. Вытесняют его новые события, встречи, радости и горести. Но никогда не забудутся наши темные дворы военных лет, керосиновые коптилки, печки-буржуйки, которыми мы зимой отапливали квартиры, фильм «В небе Москвы», божественный вкус американской консервированной колбасы, которую мы получали по карточкам, и лейтенант из нашего детства, учивший нас быть мужчинами.
И день 9 мая 45-го года – наверно, самый счастливый в моей, тогда еще короткой, жизни.
Вечерние прогулки 50-х годов
…Вот уже и новый век наступил, а кажется, что это было вчера…
Теперь она снова называется Тверской. А тогда именовалась улицей Горького, или Бродвеем. Почему Бродвеем, а не Елисейскими Полями или, на худой конец, Маршалковской, я по сей
Когда я влился в могучий вечерний поток реки под названием «Брод», она уже носила это имя. Более того, те, кто гулял по ней до войны и во время оной, называли ее все также – Бродвеем, или «Бродом». Видимо, этот центр променада столичных пижонов назвали так в знак протеста против социалистического аскетизма.
И еще одна тонкость. Улица Горького начиналась от угла здания Совета министров, ныне Госдумы, и тянулась до площади Белорусского вокзала. Последним домом на ней был знаменитый одиннадцатиэтажный, который сохранился и поныне. Но это просто улица Горького, не вызывавшая никакого интереса у моих современников.
Московский Бродвей начинался у кинотеатра «Центральный», много лет украшавший Пушкинскую площадь, и заканчивался на углу здания Совета министров. Это была нечетная сторона.
Противоположный тротуар со знаменитым кондитерским магазином, популярной забегаловкой под названием «Соки-Воды», Моссоветом, Центральным телеграфом, Ермоловским театром и кафе «Националь» никакого отношения к Бродвею не имел.
Именно от «Центрального», минуя памятник Пушкину, и текла шумная, нарядная человеческая река. На берегах ее помещался замечательный ресторан ВТО, где царил знаменитый мэтр, с которого Михаил Афанасьевич Булгаков писал своего Арчибальда Арчибальдовича. Называли его двумя кличками: официальной – «Борода» и второй, пожалованной ему Юрием Карловичем Олешей, – «Жопа в кустах». На какую он откликался охотнее, не знаю.
А дальше река текла, естественно, мимо Гастронома № 1, в быту – Елисеевского, в который даже зайти было удовольствием необыкновенным. Никогда мы уже не увидим такого обилия высококачественных колбас, рыбы, сыров и пирожных. Нынче в Елисеевском тоже полки ломятся, но – качество!.. Раньше все это называлось продуктами, а нынче – «потребительская корзина».
Дальше течение тащило вас вдоль галантерейного магазина, замечательного погребка «Молдавские вина», где торговали вином в разлив и буквально за копейки. Можно было основательно нагрузиться.
Как сейчас, я помню узкий пенал торгового зала, маленькую стойку, два или три мраморных высоких столика. Здесь постоянно толпились мхатовские актеры, которых в лицо знала вся страна.
Ну а дальше была гостиница, которая сегодня именуется «Центральной». В народе ее звали «Коминтерновская» – там жили со своими семьями борцы за интересы мирового пролетариата: англичане, болгары, немцы, чехи, немцы, китайцы, скандинавы. Зайти с улицы даже в вестибюль гостиницы было невозможно. Охраняли ее крепкие ребята в одинаковых шевиотовых костюмах. Все интернациональные борцы стали заложниками кремлевского пахана.
В этой гостинице-общежитии половина номеров была свободной, и не потому, что постояльцы уехали в свои, ставшие социалистическими, страны… Местом их последующего, а часто и последнего жительства становились обжитые МГБ Колыма и Коми.
Но давайте оставим это неприятное здание. Тем более что оперативные машины приезжали за этими несчастными глубокой ночью и к черному подъезду.
Теперь, мимо Филипповской булочной, где за зеркальными окнами лакомились мои современники, мы подплываем к ресторану «Астория». В 50-е годы «Астория» потеряла былую славу. А во время войны это был самый популярный коммерческий ресторан.