Прохоровка без грифа секретности

Лопуховский Лев Николаевич

Относительно мифа о скрытном выдвижении танковой армии и якобы достигнутой внезапности контрудара выше было сказано много. Немцы не могли воспрепятствовать подходу крупных советских резервов, но они непрерывно следили за ними и подготовились к отражению удара. Как мы убедились, не было ни двух мощных лавин, устремившихся навстречу друг другу, ни сквозной атаки, в которой якобы участвовало 1500 танков. А была лобовая атака на противника, временно перешедшего к обороне на направлении главного удара танковой армии.

Здесь нельзя не обратиться вновь к письму Ротмистрова Жукову от 20 августа 1943 г.: «Проведенные мною бои летом 1943 года убеждают меня в том, что и теперь мы самостоятельно маневренный танковый бой можем вести успешно, пользуясь отличными

маневренными свойствами нашего танка Т-34.

Когда же немцы своими танковыми частями переходят, хотя бы временно, к обороне, то этим самым они лишают нас наших маневренных преимуществ и, наоборот, начинают в полной мере применять прицельную дальность своих танковых пушек, находясь в то же время почти в полной недосягаемости от нашего прицельного танкового огня… (выделено мною. – Л.Л.). Таким образом, при столкновении с перешедшими к обороне немецкими танковыми частями мы, как общее правило, несем огромные потери в танках и успеха не имеем» ¹³.

Представляет интерес поручение, которое дал представитель Ставки маршал Г.К. Жуков начальнику ГАБТУ по поводу измышлений Ротмистрова:

«Тов. Федоренко. Прошу разобраться в причинах потерь 5 гв. ТА в ходе боев под Прохоровкой 12–13 июля с.г. Сведения о большом количестве немецких тяжелых танков, противостоявших 5 гв. ТА, показаниями пленных и работой трофейных команд не подтверждаются. Результаты доложить. Срок – 10 дней» ¹⁴.

Противник не дал навязать себе ближний бой. Немцы максимально использовали свое преимущество в танковом вооружении, расстреливая наши наступающие танки огнем с места, с заблаговременно занятых позиций. Только во второй половине дня, когда возникла реальная угроза прорыва наших войск к переправам через Псёл и отсечения главных сил тд «МГ» на плацдарме, П. Хауссер перехватил инициативу, чтобы использовать результаты удачного для них отражения атак танковых корпусов. Начались контратаки, в ходе которых возникали встречные бои танковых подразделений и частей.

Теперь о выборе времени для нанесения фронтового контрудара. Есть все основания утверждать, что контрудар был осуществлен преждевременно. Расчет строился на том, что противник, наступающий в течение семи дней, измотан, понес большие потери и не имеет достаточных сил для продолжения наступления. Недостаток достоверной информации о противнике, его группировке, боеспособности и решительных намерениях привел к ошибочным выводам. Сказалась наша вечная болезнь недооценки сил и боевых возможностей противника (достаточно вспомнить наступательные операции 1942 года) и стремление выдавать желаемое за действительное.

Противник в ходе наступления понес большие потери, прежде всего в танках. Но цифры его потерь, приведенные в донесениях и разведсводках, были чересчур завышенными. Уже к исходу первого дня операции фронт доложил, что «за 5 июля уничтожено 505 танков, в том числе около 20 «тигров», свыше 10 тыс. солдат и офицеров противника. Только в полосе 6-й гв. армии уничтожено 469 танков. Наши потери – 60 танков» ¹⁵. Согласно сводке разведотдела фронта, за шесть дней, с 4 по 9 июля, было выведено из строя 2460 танков и штурмовых орудий противника! ¹⁶Выходит, что наши войска к 12 июля вывели из строя в полтора раза больше танков противника, чем у него было к началу операции! Разведчики не учли большие возможности противника по восстановлению поврежденной бронетехники и восполнению потерь. В целом, несмотря на потери, ударная группировка противника к 12 июля представляла собой серьезную силу, сохранив свои наступательные возможности.

С другой стороны, советское командование переоценило возможности своих войск. Ставка передала в распоряжение Ватутина две полностью укомплектованные армии, в том числе одну танковую, в составе которой было более 700 танков и самоходных

орудий. С вводом их в сражение количественное превосходство фронта в силах над противником еще больше увеличилось. Пожалуй, впервые за годы войны фронт в ходе оборонительной операции получил такое мощное объединение, обладающее столь большой огневой и ударной силой и высокой маневренностью, как 5-я гв. ТА. В составе контрударной группировки (с учетом 2-го гв. и 2-го танковых корпусов и 5-й гв. армии) насчитывалось не менее 120 тыс. солдат и офицеров, более 900 боеготовых танков и САУ. Уместно предположить, что командование фронта и Ставка ВГК были как бы загипнотизированы столь большими цифрами. Иначе чем объяснить столь решительную цель фронтового контрудара и большую глубину боевой задачи танковой армии? Но при этом не учли возможности противника по созданию в короткие сроки сильной противотанковой обороны и качественное превосходство его в танковом вооружении.

Сошлемся на мнение такого знатока танковых войск, как Ротмистров:

«Приходится с горечью констатировать, что наша танковая техника, если не считать введение на вооружение самоходных установок СУ-122 и СУ-152, за годы войны не дала ничего нового. <…> Ныне танки Т-34 и КВ потеряли первое место, которое они по праву имели среди танков воюющих стран в первые дни войны» ¹⁷.

Некоторые исследователи и историки обвиняют Н.Ф. Ватутина, что он решился на контрудар и тем самым нерационально использовал переданные ему резервы Ставки. Это обвинение если и справедливо, то только частично. Возможно, Ватутин проявил инициативу, но принципиальное решение на проведение контрудара 12 июля, вне всякого сомнения, было принято с ведома Верховного Главнокомандующего и приурочено к началу контрнаступления Брянского и левого крыла Западного фронтов. План контрнаступления был согласован и утвержден представителем Ставки маршалом А.М. Василевским. На командующего фронтом возложили его подготовку, ну и, конечно, ответственность за его результаты.

Мысль, что история не терпит сослагательного наклонения, давно стала банальной. Поэтому не будем сейчас рассуждать – надо или не надо было наносить контрудар 12 июля. Попытаемся прежде понять, почему контрудар на главном направлении вылился в лобовое столкновение с сильной танковой группировкой противника и почему он не достиг поставленной цели. Н.Ф. Ватутин при докладе в Ставку сделал правильный, в общем-то, вывод, что противник усиливает свою ударную группировку за счет ослабления флангов. Действительно, фланги 4-й танковой армии и 3-го тк группы «Кемпф» прикрывали пехотные дивизии, оборонявшиеся на довольно широком фронте. Выше уже говорилось об опасениях Гота, что 57-я пехотная дивизия 52-го армейского корпуса на левом фланге его армии, рубеж обороны которой растянулся до 60 км (это больше ширины полосы обороны всей 40-й армии), будет не в состоянии сопротивляться даже слабым атакам противника.

Однако удар основными силами 5-й гв. танковой армии был нанесен по наиболее плотной и сильной группировке врага. Почему? Это чрезвычайно важный вопрос. До 10 июля еще можно было рассчитывать на успешный удар во фланг группировки противника, основные силы которой были связаны боями с соединениями Катукова. Но противнику к 11 июля удалось, нарастив усилия на прохоровском направлении, захватить рубеж, намеченный для ввода в сражение 5-й гв. ТА. А части тд «МГ» форсировали р. Псёл и создали плацдарм на ее правом берегу.

Удар по 167-й пд противника, оборонявшейся на фронте 17–18 км, сулил большие перспективы. В случае создания здесь подавляющего превосходства в силах можно было рассчитывать на прорыв ее обороны и быстрый выход в тыл главных сил 4-й ТА противника. Не случайно с получением задачи на контрудар П.А. Ротмистров назначил рекогносцировку на 3.00 11 июля в районе Шахово. Уж больно заманчиво было глубже охватить правый фланг ударной группировки противника. Но это означало, в свою очередь, подставить свой фланг и тыл под удар 3-го тк группы «Кемпф», силы которого были преувеличены нашей разведкой.