Прохоровка без грифа секретности
Шрифт:
Из боевого донесения командующего Воронежским фронтом № 00217 Верховному Главнокомандующему 11 июля 1943 г., 24.00:
«69-я армия. Войска армии в течение дня вели упорные бои с наступающим противником силой до 150 танков с пехотой из района свх. Комсомолец в направлении Прохоровки и силой 250 танков с пехотой с рубежа Дальняя Игуменка, Мясоедово в общем направлении на Корочу» 18.
Общее количество танков в донесении было определено правильно – не менее 400, но в оценке группировок противника по направлениям их действий был допущен серьезный просчет. В действительности на прохоровском направлении наступало не менее 300 танков и штурмовых орудий, а на корочанском –
Авторы труда «Великая Отечественная война 1941–1945. Перелом», вышедшего в 1998 году, утверждают:
«В том, что контрудар Воронежского фронта не завершился полным разгромом вклинившейся группировки врага, немалую роль сыграла боязнь Ставки, в первую очередь Сталина, глубоких прорывов противника, которые она стремилась остановить выдвижением резервов на направления, которым угрожала опасность. Именно для этого выдвигались из Степного фронта 5-я общевойсковая и 5-я танковая гвардейские армии. В результате наиболее мощная группировка советских войск наносила удар по наиболее сильной группировке врага, но не во фланг, а, что называется, в лоб. Ставка, создав значительное численное превосходство над противником, не использовала выгодную конфигурацию фронта, не предприняла удара под основание» 19.
Оснований для такого вывода достаточно. Во всяком случае, полностью возлагать вину за лобовое столкновение с сильной танковой группировкой противника только на командующих танковой армией и фронтом не стоит. По нашему мнению, Ставка ВГК решила не рисковать и не уводить танковую армию с угрожаемого направления именно 12 июля, когда перешли в наступление войска Брянского и Западного фронтов. Стратегические соображения взяли верх над тактическими и оперативными выгодами, связанными с серьезным риском.
При этом, несомненно, учитывалось и то, что неоднократные контратаки и контрудар 8 июля по восточному флангу 4-й танковой армии противника к успеху не привели. Единственно возможным направлением для ввода в сражение основных сил танковой армии оставался коридор между заболоченной поймой р. Псёл и глубокими балками в районе Ямки, Сторожевое. На основе ошибочных данных разведки считалось, что на этом направлении можно было создать многократное превосходство в танках. Решили проломить боевой порядок противника танковым тараном, то есть «выбить клин клипом». Для этого П.А. Ротмистров в целях обеспечения сильного первоначального удара в первый эшелон оперативного построения армии включил большую часть своих сил – три танковых корпуса из четырех.
Но и противник принял меры, чтобы надежно перекрыть это доступное для крупных танковых сил направление. Тем более что Манштейн и Гот еще задолго до начала наступления предполагали именно здесь встретить глубокие танковые резервы русских. В итоге удар пришелся не по слабому флангу противника, а по наиболее плотной группировке 2-го тк СС – более двух танковых дивизий в полосе всего 10 км.
Что касается «умелого маневра силами и средствами на поле боя», то основные силы армии – два танковых корпуса первого эшелона, введенные в бой на фронте максимум 5–6 км (заболоченная пойма реки не в счет), так и не смогли вырваться из дефиле. Это не позволило в полной мере использовать преимущество советских танков в подвижности и маневренности на главном направлении и привело к излишним потерям от огня артиллерии и ударов авиации противника.
Так почему же, несмотря на ввод в сражение двух полнокровных и свежих армий – стотысячной группировки, не удалось добиться решительного разгрома противника? Почему наши войска при этом понесли громадные потери?
Бывший командующий 5-й гв. танковой армией в ходе научной конференции в 1968 году так ответил на этот вопрос:
«Во-первых, превосходство в силах было на стороне противника, который имел на главном направлении до 700 танков, в том числе 100 тяжелых. Войска же первого эшелона 5 гв. ТА, сражавшиеся непосредственно с этой группировкой, имели в своем составе немногим более 500 танков, из которых 200 были легкими…
Во-вторых,
В-третьих, командующий армией в разгар сражения не имел сил и средств для развития достигнутого успеха на направлении главного удара…
В-четвертых, контрудар армии не имел достаточного артиллерийского и авиационного обеспечения» 20.
Неужели на конференции не нашлось никого, кто спросил бы – почему же приняли решение на контрудар при таком соотношении? П.А. Ротмистров в своем стремлении оправдать неудачные действия и большие потери армии явно передергивал факты. Поскольку тезис о превосходстве противника в танках, уже набивший оскомину, повторяется почти в каждой публикации, придется остановиться на этом вопросе более подробно (автор отнюдь не желает при этом умалить роль артиллерии и других родов войск). Для этого обратимся к статистическим данным, основанным на подлинных документах военного времени, в том числе и немецких. Это позволит избежать односторонности в оценке действий войск сторон и результатов сражения.
Но можно ли доверять данным федерального и военного архива ФРГ? По мнению автора, в такой же степени, как и данным советских архивов. Вряд ли немцы в предвидении своего поражения (и чтобы оправдаться перед историей) старательно подделывали ежедневные донесения частей и соединений ГА «Юг» о наличии бронетехники и потерях в живой силе, отчетные карты и прочие документы. В то же время сбрасывать со счетов возможность манипуляции данными о ходе боев на главном – Восточном фронте, в том числе и итоговыми цифрами потерь, не стоит. После Сталинграда, когда вера населения и вооруженных сил Германии в возможность победы в войне была в значительной мере поколеблена, требовалось показать прочность гитлеровского режима. Поэтому начальнику отдела пропаганды штаба ОКБ 5 июля были даны указания о широкой пропаганде наступательной мощи немецких войск: «Поэтому целесообразно представить дело так, что наступление начато русскими, но сорвано нашими оборонительными действиями, перешедшими в контрнаступление, которое привело к разгрому противника. Такое изображение подчеркнет мощь нашей обороны и резервов на Востоке» 21.
Поэтому в ходе исследования необходим тщательный анализ архивных документов обеих сторон, в том числе и путем сопоставления их с другими, альтернативными, источниками. Но читателю придется набраться терпения, чтобы разобраться с многочисленными статистическими выкладками.
В Приложении 11 показано количество танков и самоходных (штурмовых) орудий и соотношение по ним к началу и в ходе оборонительной операции. Если к началу операции существовало примерное равенство в танках и САУ (штурмовых орудиях), то затем (выскажем крамольную мысль), несмотря на потери, войска фронта все время превосходили врага по их количеству. Немцам удавалось прорывать наши оборонительные рубежи и опрокидывать наспех созданные заслоны из стрелковых дивизий только за счет сосредоточения бронетехники на узких участках фронта. С вводом в сражение армии Ротмистрова наше количественное превосходство в бронетехнике (имеются в виду только танки и САУ) над противником еще больше возросло.
Длительное время продолжались споры о количестве танков, принявших участие в боевых действиях в районе Прохоровки 12 июля 1943 года. Цифры, названные Ротмистровым (1500 танков и САУ), всегда вызывали большие сомнения у профессиональных военных и ветеранов, участников боев, хотя их умудрялись обосновывать даже серьезные исследователи. Как бы то ни было, но легенда оказалась весьма живучей и кочует из книги в книгу до сих пор. Например, в книге «Ватутин», изданной в 2001 году к 100-летию со дня рождения Н.Ф. Ватутина, говорится, что в знаменитом танковом сражении под Прохоровкой сошлись в смертельной схватке уже около двух тысяч танков. В советской военной энциклопедии издания 1978 года называлось более скромное и близкое к реальному число участвовавших в боях 12 июля танков и САУ – 1200. Автор решился внести и свою лепту в эти расчеты.