Проигравшие победители. Русские генералы
Шрифт:
Примером воспитания в «семье для личности» может служить домашнее воспитание А. А. Брусилова и его братьев Бориса и Льва в семье их тетки Генриетты Антоновны Гагемейстер и ее мужа Карла Максимовича, не имевших детей, очень любивших племянников и не жалевших средств на их воспитание. Детьми занимались гувернеры с хорошим образованием, в том числе некто Бекман, кончивший университет, отлично знавший французский, немецкий и английский языки и великолепный пианист, имевший на детей громадное влияние. Сама Генриетта Антоновна славилась в то время своей игрой на рояле. Все проезжие артисты обязательно приглашались в семью, часто устраивались музыкальные вечера. Общение в детстве с интересными людьми, впоследствии прославившимися в литературе, живописи, музыке, – способствовало эмоциональному развитию детей и расширяло их кругозор.
Характеристики, которыми отмечали современники-сослуживцы Я. Г. Жилинского, дают возможность предположить, что его взгляды формировались в семье, не разделявшей западных веяний, и воспитание жестко определялось идеей служения личности социальной иерархии, царю и отечеству. Сословность общества, место личности в социальной группе, стереотип поведения имели для Я. Г. Жилинского важное значение. Он был ярым монархистом и искренне ненавидел все, что имело малейший запах демократизма.
Домашнее образование давало хорошие результаты. Этому способствовало
Для А. А. Брусилова французский язык был как родной, немецким он владел достаточно твердо, так как главное внимание в семье Гагемейстер было обращено на обучение различным иностранным языкам. Что касается Я. Г. Жилинского, то исполнение им свитских и дипломатических обязанностей при дворе, способность решать задачи, связанные с разведкой и военно-дипломатической деятельностью, было бы невозможно без общегуманитарных знаний, умения грамотно говорить, читать, писать на иностранных языках, привитых манер (правил хорошего тона), что позволяло ему появляться в высшем свете – всего того, что он получил изначально в семейном кругу и в Московской частной гимназии Франца Ивановича Креймана. По всей видимости, для состоятельных родителей Я. Г. Жилинского было важным дать сыну качественное образование и воспитание, которые не были доступны через государственную систему образования. При этом в выборе учебного заведения для родителей учеников большую роль играл преподавательский состав – кто и как учил в гимназии. В данном случае Закон Божий преподавал протопресвитер Успенского собора в Кремле, профессор богословия Московского университета и Духовной академии Н. А. Сергиевский, латинский и древнегреческий языки – И. Х. Вибер. Вместе с учениками он ставил на гимназической сцене трагедии античных авторов на языке оригинала. Вырученные от продажи билетов средства шли на помощь малоимущим ученикам и бывшим преподавателям. Математику, физику и географию преподавал Ю. Ф. Виппер, который, по словам его бывшего ученика, был одним из немногих педагогов, сумевших «предохранить высокое, но многотрудное звание от столь свойственной ему рутины. Разносторонняя начитанность по всем отраслям знаний, изумительная память, неистощимое остроумие, находчивость и замечательный дар слова Юрия Францевича поражали. Его уроки были праздником не только для нас, но и для него самого». Историю преподавал его сын Роберт Юрьевич – будущий член Академии наук СССР. Музыке и пению гимназистов обучал один из основателей Московской консерватории композитор Карл Карлович Альбрехт. Естествознание – К. Э. Линдеманн, профессор Петровской сельскохозяйственной академии выдающийся ученый. Астрономию – П. К. Штернберг, будущий директор Московской обсерватории.
К особенностям выбранной для обучения сына гимназии следует отнести: индивидуальный подход к возможностям каждого ученика; целенаправленное развитие способностей к самостоятельному труду. Это учебное заведение давало глубокие знания иностранных языков – немецкого, французского, английского, кроме того, латинского и греческого.
А. Н. Куропаткин воспитывался в семье до 10 лет, и с детства ему была привита любовь к чтению: дворянские дети рано начинали приобщаться к русской и мировой литературе. Его отец Н. Е. Куропаткин в 1845 г., еще до рождения сына, основал библиотеку в родовом имении в селе Шешурино. Во время пребывания в стенах кадетского корпуса в 1858–1864 гг. А. Н. Куропаткин сам начал собирать книги. Первыми экземплярами стали полученные в награду за благонравие и успехи в науках сочинения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова, И. А. Крылова и А. В. Кольцова. Как и вся молодежь того времени, он увлекался учением народолюбцев – Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, В. Г. Белинского, Д. И. Писарева. Позже ему стала интересна литература по естествознанию. В библиотеке появились книги Г. Н. Люиса, Н. М. Федоровского и др. Впоследствии А. Н. Куропаткин продолжал приобретать и коллекционировать различные труды: книги с автографами видных ученых, военных, книги по родному краю, редкие рукописи. Его собирательская деятельность позволила значительно пополнить семейную библиотеку, заведующим которой он числился с 1918 г. после национализации.
Однако только любовь к чтению не могла дать общекультурного образования и конкурировать с воспитанием в тех дворянских семьях, которые имели в этом отношении давние традиции и большие средства. С. Ю. Витте, характеризуя А. Н. Куропаткина, отмечал наряду с его «отлично подвешенным языком» и то, что «европейски культурный человек скоро бы заметил невежественность и малокультурность этого субъекта, который ест рыбу ножом и не говорит на иностранных языках».
Н. В. Рузский читал, писал и переводил с французского и немецкого языков, но объясняться не мог, о чем отмечалось в его аттестационном списке от 1.01.1893 г., когда он был начальником штаба 32-й пехотной дивизии. А. Е. Эверт, согласно сведениям аттестационного листка № 289 на него, когда он был начальником штаба 10-й дивизии, также не свободно владел французским и немецким языками. По всей видимости, за время воспитания в семье языки Н. В. Рузским и А. Е. Эвертом не были достаточно освоены. В военной гимназии, где они воспитывались с юного возраста, в результате реформ 1862–1870 гг. была введена обширная общеобразовательная программа. Однако курс иностранных языков – качество его преподавания и недостаточная требовательность со стороны руководства учебного заведения – не давал возможности полного овладения французским и немецким языками, и, конечно, индивидуальность обучения не предусматривалась. В военно-учебных заведениях России в подготовке офицеров исходили из убеждения, что образование (это формирование личности в целом) включает в себя воспитание и учение. При этом воспитание (являлось приоритетным) – целенаправленный, организованный процесс влияния на воспитанника, призванный формировать совокупность свойств, составляющих нравственный элемент воина, его силу духа или военную энергию; учение – формирование интеллекта, развитие ума обучением.
Общеобразовательная программа кадетских корпусов, в одном из которых воспитывался А. Н. Куропаткин, тем более была несовершенна до их реорганизации в военные гимназии, исчерпала себя на тот период, что и являлось одной из причин реформы военного образования.
Детские годы М. В. Алексеева протекали в обстановке бедного армейского офицера в маленьком уездном городке Вязьме, где в то время стоял 64-й Казанский полк. Достаток в семье был небольшой, и это заставляло Михаила подрабатывать и помогать семье. В этой связи Н. В. Волков-Муромцев писал: «…он наш, вязьмич, начал свою карьеру как босоногий мальчишка, продавал газеты…» Полки часто меняли свои стоянки, и семье приходилось время от времени переезжать. Благодаря матери (вероятно, сказались ее дворянские традиции) М. В. Алексеев получил воспитание и некоторое начальное образование в семье. Н. А. Епанчин (один из современнков) считал, что в молодости М. В. Алексеев не отличался хорошим умственным развитием. Но позже самолюбие, наличие природного ума, необыкновенная добросовестность и неутомимая энергия позволили ему самостоятельно приобрести обширное общее образование. Он очень много читал, покупал и выписывал военные книги. С помощью жены освоил французский и немецкий языки и читал в оригинале иностранную военную литературу. Однако сам М. В. Алексеев отмечал свою отсталость от светской жизни.
У Н. И. Иванова в аттестации 1899 г. отмечались хорошие умственные способности, присущие ему усердие, энергичность, твердая воля, полная отдача служебным делам. Тем не менее недостатки воспитания и общекультурной подготовки, неоднозначность происхождения вызывали снисходительное отношение к нему в высших кругах Петербургского общества, «…его считали «goujat» [4] и никак не могли понять, почему Государь пожаловал его генерал-адъютантом».
Сословные и семейные традиции дворянства предопределяли будущее ребенка, не оставляя ему возможности делать самостоятельный выбор, сообразуясь со своими наклонностями и желаниями. Выбор профессии в других социальных слоях основывался на иных принципах, среди которых материальное состояние семьи было на одном из первых мест.
4
Хам (фр.).
Выбор профессии
В дворянских семьях, где военное дело было традиционно (А. А. Брусилов, Я. Г. Жилинский), к выбору профессии побуждал дух семьи. Своими сложившимися порядками, привычками, отношением к военной службе семья оказывала влияние на развитие у мальчика интереса к армии. Ребенок с детства ориентировался, настраивался на военную службу, видя, как отец и (или) родственники увлечены ее особенностями и следуют идеалам воинской доблести. Родственники – ветераны-участники войн делились с подраставшим поколением воспоминаниями о боях, рассказывали о благородстве, стойкости, мужестве русского воина, что уже, по сути, было элементом патриотически-народного воспитания. В комнатах висели картины сражений и портреты героев войн. А. А. Брусилов упоминал, что «…самым главным впечатлением моей юности были, несомненно, рассказы о героях кавказской войны…». Многие подростки, наблюдая военные парады, учения, обращали внимание на знамена, полученные полками за победы в боях, мундиры, головные уборы. Военные атрибуты представлялись детскому воображению знаками благородства и воинской чести. Возможно, кого-то из ребят влекла романтика военной службы, а кто-то, увлекаясь военными играми в «солдатики» и постигая некоторые законы тактики, мечтал о славе. Как правило, дети офицеров становились также офицерами. С. Карпущенко писал: «…что такое сын офицера? В большинстве это человек, который с детских пеленок проникается оригинальной прелестью военной жизни. В младенческом возрасте он уже бывает счастлив, когда ему импровизируют военный мундир. Едва он начинает лепетать, как уже учат его военной молитве за царя, и образ государя, столь обаятельный в военном мире, чудно рисуется в его детском воображении. Он засыпает под звуки военной зари и далеко уносится в своих мечтах в область героизма, слушая солдатские песни, исполненные военной поэзии. Учения, маневры, стрельба, стройные линии солдат, военная музыка, знамя, окруженное своими защитниками, – все это становится ему близким, родным, он тоскует по этой обстановке, если отрывается от нее, и его совсем не тянет в какой-нибудь иной мир; он мечтает о кадетском корпусе…»
Приобщаясь к военному быту с детства, подростки впоследствии не так тяготились «полусвободным существованием» и режимом военного учебного заведения, как выходцы из невоенной среды. Среди источников информации о любом виде деятельности подростком всегда положительно воспринимается информация, исходящая от представителей «своей» группы лиц: родителей, близких родственников, друзей семьи. Однако в случае, когда в силу семейных традиций, или желания «закалить характер и укрепить волю», или по материальным соображениям ни у родителей, ни у подростков не существует ощущения необходимости в выборе профессии, подросток не самоопределяется, а его «определяют». Тем более что, имея романтический образ профессии, сформированный в раннем возрасте, часто отдаленный от реальности, ребенок, соглашаясь с мнением близких и значимых для себя людей, иногда может делать не вполне адекватный выбор. Но в семьях традиции не обсуждали, а соблюдали, писала О. С. Муравьева, и выбор профессии делался вполне определенный: военная служба или, по крайней мере, военное образование. По воспоминаниям А. А. Игнатьева, «…отец позвал меня как-то вечером в свой кабинет и, предложив мне впредь вместо гимназии готовиться к поступлению в кадетский корпус, взял с меня слово пройти в будущем курс Академии генерального штаба… Военная моя карьера была предрешена». Тем более, как было указано выше, за выбор карьеры для сына отвечал отец.
Император Николай II, великие князья и генералы обходят строй Лейб-гвардии Преображенского полка. 1902 г.
Такой выбор пути (военная служба) в дальнейшем мог стать источником разочарований и последующих сложностей адаптации в профессиональной сфере, во многом предопределяя уклад личной жизни, служебные успехи и неудачи – и жизнь, и смерть. Применявшаяся в процессе учебы военная дрессировка (весьма слабая) не в состоянии была возместить отсутствие призвания. Правда, после окончания кадетского корпуса можно было наравне с выпускниками реальных гимназий держать конкурсный экзамен в любое из высших технических учебных заведений. Однако для семнадцатилетнего мальчика после семи лет кадетского «монастыря» избрать себе самостоятельный, рискованный путь было не так-то легко, особенно при полном отсутствии денежных средств, что бывало часто. По утверждению Е. И. Мартынова, большинство офицеров русской армии поступало на военную службу, не имея никакого призвания к ней, они чувствовали, что попали не на свою дорогу. Для очень многих наступало разочарование. В некоторых глухих гарнизонах вне ограды полкового кладбища было и «кладбище самоубийц», вспоминал А. И. Деникин, на котором похоронены были молодые офицеры, не справившиеся с тоской и примитивностью захолустной жизни. Это только первые годы службы после производства в офицеры проходили в наслаждении непривычной свободой. Об этом писал и молодой прапорщик А. А. Брусилов, который по выпуску из Пажеского корпуса в период 1872–1877 гг. служил на Кавказе и «…в упоении от своего звания и сообразно с этим делал много глупостей…». За участие в дуэли в качестве секунданта он даже находился на гауптвахте в течение двух месяцев.