Проигравший. Тиберий
Шрифт:
Теперь все реки и ручьи раздулись от воды и вышли из берегов. В Риме Тибр разлился так, что снес мост и затопил Нижний город — по улицам приходилось плавать на лодках и плотах. Несмотря на обилие воды, каждую ночь горели дома — отчаявшиеся и голодные жители снова начали заниматься грабежами. Августу пришлось создавать специальные отряды ночной стражи, уповая на то, что с их помощью удастся какое-то время сдерживать народные волнения.
Наконец боги сжалились над Римом, и понемногу стала налаживаться погода, море успокоилось, и суда принялись одно за другим разгружаться и снова отплывать в сторону Египта — за новыми партиями хлеба. В городе возобновились хлебные выдачи, сразу облегчившие
Все лето Август был озабочен закупкой хлеба в Египте и восточных провинциях. Напуганный беспорядками, он хотел обезопасить Рим от их повторения, и полные закрома хлеба казались ему самой надежной гарантией от народного бунта в дальнейшем. Разумеется, за безопасность ему приходилось платить очень дорогую цену — и государственная казна опустошалась с такой же быстротой, с какой наполнялись хлебные хранилища. Для пополнения казны Августу приходилось придумывать новые налоги и сборы, основная тяжесть которых ложилась на подчиненные Риму провинции.
И это порождало новую опасность. Потому что налоги для внешних провинций были не единственной бедой, идущей из Рима.
В тот год наконец удалось сломить сопротивление Германии — после долгой и трудной войны самые влиятельные германские вожди, Арминий и его родственник Сегимер, договорились с Тиберием о прекращении военных действий и принесли ему клятву верности. Что и говорить — гордых германцев к этому вынудили крайние обстоятельства. После трех лет почти непрерывных сражений и скитаний по лесам и болотам германские силы были истощены настолько, что продолжать воевать было бессмысленно. И римские легионы без труда одержали бы в Германии полную победу, если бы сами не были так же измучены.
Заключению мира наверняка способствовало и то, что за эти три года Арминий и Сегимер волей-неволей привыкли к присутствию римлян на своих землях, хорошо знали всех военачальников, начиная с центурионов и кончая легатами. Если такое долгое время сражаешься с одними и теми же людьми, то, наверное, начинаешь видеть в них существ, у которых общая с тобою судьба. Не врагов, чей вид вызывает ненависть и заставляет бурлить кровь, а едва ли не родственников. Впрочем, как бы то ни было, а германцы прислали к Тиберию послов, затеяли переговоры, подождали, пока римский главнокомандующий снесется с Римом, — и мир был заключен.
Казалось бы, наступали спокойные времена — можно было жить, не опасаясь больше германского бунта. Однако это было не совсем так. Огромная провинция, включающая в себя ранее недоступные Риму земли за Рейном, требовала теперь не единого боевого кулака, а широкой и разветвленной сети управления. По всей Германии нужно было основывать наместничества, да чтобы при каждом была своя магистратура. Целая армия чиновников должна была управлять Германией: собирать налоги, обеспечивать строительство новых поселений, дорог и мостов, храмов, посвященных правильным римским богам, чтобы отвлечь местное население от диких лесных божеств, не умевших защитить Германию от завоевателей. Задачи перед новыми властями стояли грандиозные, на много лет вперед, и людей для выполнения этих задач требовалось все больше. Соответственно — требовалось и больше войск, призванных охранять оккупационные власти.
Тиберий представил Августу и сенату подробный Доклад, в котором было, в частности, сказано: все восемь римских легионов нуждаются в пополнении. Главнокомандующий еще смягчил картину, не упомянув о необходимости обновления личного состава. В войсках, находящихся в Германии, было много ветеранов среди солдат, то есть тех, кто прослужил шестнадцать лет или около того. Тиберий же решил, что не время сейчас говорить о таких мелочах, и взял на себя ответственность за самовольное увеличение срока службы — пусть солдаты еще немного потерпят для блага отечества.
Однако, даже и не увольняя в запас ветеранов, Август не мог набрать рекрутов во внутренних провинциях. И ему пришлось внести в сенат законопроект, позволяющий призывать на службу в римские войска мужчин из отдаленных и даже пограничных провинций. Сенат, как водится, одобрил закон.
Новобранцев стали набирать в Паннонии. Все это происходило на фоне увеличения налогов в казну и конфискации лишнего зерна у тамошних землевладельцев.
Население стало бунтовать. Понятное дело — взбунтуешься, если у тебя выгребли хлеб из амбара, ничего за него не заплатив, да еще содрали налог, вдвое больший, чем прежде, да вдобавок ко всему забрали кормильца — мужа, сына, брата. Забрали на шестнадцать лет, и это еще в лучшем случае, а для чего, спрашивается? Чтобы погнать его в какую-то Германию, где ему, вместо того чтобы кормить семью и продолжать род, следует отдавать жизнь за таких же жирных римских клопов, как и те, что ограбили его самого. Германия паннонцам была абсолютна не нужна.
Может быть, волнения, охватившие провинцию, удалось бы погасить, прояви губернатор некоторую гибкость. Но он больше всего на свете хотел выслужиться перед Августом и иметь возможность доложить, что его приказ не только выполнен, но и перевыполнен. Губернатор принялся наводить порядок железной рукой. И если семья, из которой забирался рекрут, не желала его отдавать, то в присутствии всей деревни римские солдаты отрубали голову и рекруту, и самым активным членам его семьи, будь то жена, не желавшая расставаться с мужем, или старик, преградивший вербовщику дорогу на свое подворье.
Войны, ведущиеся в интересах чиновников, — самые жестокие и кровавые. Не стала исключением и эта внезапно вспыхнувшая война. Обширная область между рекой Данубием и Адриатическим морем, называемая Иллирик, поднялась как один человек. И ненависть к Риму, запылавшая там, была куда сильнее германской. В несколько дней все небольшие римские гарнизоны были разгромлены и уничтожены до последнего солдата, а чиновники убиты с особой жестокостью — закопаны живыми в землю или сожжены на кострах.
Причем стихийный бунт весьма скоро приобрел характер организованного и осмысленного сопротивления. Восставшие создали свою армию, и возглавил ее знаменитый вождь по имени Батон. Лозунг, под которым эта армия собиралась сражаться с Римом, был — полное отделение от империи на вечные времена. Все население Иллирика — включая женщин и детей — объединилось под этим лозунгом и готово было драться хоть зубами, если не хватит оружия. Таким образом, из тихой и мирной провинции Иллирик превратился в очаг новой войны, а своим стремлением к независимости приносил еще больший вред, ибо подавал пример другим областям.
Тиберий готовился к триумфальному возвращению в Рим, когда началось восстание в Иллирике. Для него это могло означать только одно: новую войну, потому что никому другому Август не доверил бы возглавлять войска. Так оно и вышло — именно Тиберия сенат назначил главным усмирителем Иллирика. Впрочем, сам Тиберий не особенно переживал. Победа в этой войне сделала бы его национальным героем, вторым человеком в империи. Ливия тоже так считала. Она писала сыну ободряющие письма, полные намеков на его грядущее возвышение. Для Тиберия же, регулярно получавшего материнские наставления, одной из самых желанных наград было — став победителем и триумфатором, сбросить с себя рабские цепи зависимости от Ливии и жить в дальнейшем не по ее указаниям. Он едва ли не с восторгом погрузился в новые заботы.