Проигравший. Тиберий
Шрифт:
Таким образом, возможная династическая линия была прервана, и Ливилла досталась сыну Тиберия — Друзу Младшему. Конечно, такой брак можно было рассматривать если не как кровосмешение, то как нечто весьма близкое к этому — ведь Ливилла и Друз Младший были двоюродными братом и сестрой, родными внуками Ливии. И как ни ряди этот брак в одежды красивых слов и убедительных доводов, интриганская сущность его была ясна всем, а уж Агриппе Постуму — более всех. Ливилла, впрочем, не слишком была огорчена тем, что вместо Агриппы Постума ей достался красавец Друз.
Постум, от гнева потерявший самообладание, однажды накинулся на Ливию с бранью и угрозами. Он обвинял ее во многих преступлениях и кричал, что не желает больше терпеть ее всевластия. Дело происходило во дворце Августа, в день празднества, посвященного окончанию Плебейских игр, и, к сожалению, при свидетелях.
Тиберий знал обо всем, хотя и не был во дворце во время злополучного скандала. Он не питал особо теплых чувств к Постуму по многим причинам и догадывался, что Ливия собралась разделаться с возможным претендентом на престол так же, как она разделалась с остальными. Пока с Тиберия было довольно, что сам он в глазах Августа выглядит примерным сыном и слугой отечества. Дела в Германии шли хорошо, война близилась к завершению: уже многие вожди племен сообщали ему как главнокомандующему римскими войсками о своем намерении отколоться от мятежного Арминия и заключить мир. Тиберий знал, что за его блестящей победой последует триумф — и это будет выглядеть очень эффектно в Риме, соскучившемся по таким зрелищам.
Ливия советовала Тиберию во время его приездов не чураться общества, знакомиться с новыми людьми, возобновлять старые знакомства — одним словом, стараться производить хорошее впечатление. Конечно, все это общение должно было происходить под ее строгим наблюдением. Тиберий послушно выполнял все, что советовала ему мать.
Она велела Тиберию быть поласковее с Германиком.
Следующий год [49] , словно завершая череду лет, скудных на плодородие и щедрых на военные тяготы, выдался катастрофически неурожайным. Зерно, посеянное в землю, не дождалось за всю весну ни капли дождя. Рабы только тем и занимались, что закачивали воду на поля, но это мало помогало — пересохшие ручьи и обмелевшие реки не в состоянии были досыта напоить горячую сухую землю. Всходы, поднявшиеся дружно, за несколько дней разом пожелтели под палящим солнцем. И надежды на повторный посев не было — даже если бы боги сжалились и послали дождь, у большинства хозяев не нашлось бы семян. Хлеб в Риме и во всех внутренних областях почти кончился. Сеять было бы нечего.
49
7 г. н. э.
Вместо благодатного дождя боги послали землетрясения — весь юг Италии пострадал от них. Множество людей погибло, еще больше лишилось крова и запасов. — Южные области требовали от Рима помощи. Август, опечаленный народными бедствиями, отправлял туда зерно из резервных хранилищ — как общественных, так и своих собственных. В результате запасы хлеба в самом Риме совсем поистощились.
Столице империи грозил голод — судя по всему, такой, какого не было уже много лет.
Положение усугублялось тем, что население Рима выросло за время правления Августа не менее чем в два раза. Вольная и сытная, богатая соблазнами и зрелищами столичная жизнь привлекала сюда людей со всех концов Италии. Прежде всего росли вширь районы, где проживали беднейшие сословия — мелкие ремесленники, торговцы и отставные солдаты. Дешевизна жилья, сдаваемого внаем, способствовала небывало возросшей скученности — в каждой клетушке доходных домов-инсул проживало столько народу, что под крышей приходилось ночевать по очереди, и люди вечером укладывались спать прямо на улицах и во дворах.
В этих перенаселенных кварталах голод стал ощущаться уже в начале весны. Цены на хлеб, и без того неуклонно поднимающиеся, теперь словно были подстегнуты страхом перед общей бедой — и взлетели на недоступную высоту. Те, кто сберег зерно для продажи в расчете хорошо заработать, не очень-то смогли поживиться: у жителей не было денег, потому что их стало неоткуда брать. Ни горшки, ни сапоги, ни одежда, ни дверные петли — ничего не покупалось, а последние горсточки серебряных и бронзовых монет с надписями: «Возвращение счастливых времен» и «Общественное согласие» люди порой несли даже и не в хлебные лавки, а к гадателям. Охватившая всех тревога вынуждала, пусть и в ущерб желудку, интересоваться будущим — каково оно будет?
Видимо, предсказания большей частью были неутешительными. В бедных районах, что ни день, случались беспорядки. Озлобленные люди громили дома торговцев хлебом, пекарни и лавки. В таких погромах участвовали все, от мала до велика, и зерна больше сжигалось и втаптывалось в грязь, чем доставалось голодным. Грабежи, хоть и происходили каждый день, не могли накормить население, и напряженность в городе росла. Все чаще отряды грабителей нападали на дома богатых горожан, и стычки с охраной выливались в целые сражения, после которых городские мостовые покрывались телами убитых и раненых. В народе стали раздаваться уже открытые призывы к бунту и свержению Августа. По утрам стража стирала с пьедесталов памятников оскорбительные надписи, а жрецы и фламины — с дверей храмов и колонн призывы к восстанию. В конце концов сенат вынужден был обратиться к народу с требованием выдать зачинщиков смуты, обещая за голову каждого приличное вознаграждение. Как ни странно — это немного разрядило обстановку, потому что добрая половина жителей бедных кварталов тут же пожелала получить награду и занялась поисками главарей бунта. Соседи писали доносы на соседей, многочисленные комиссии, назначенные сенатом, целыми днями вели расследования, конфисковывая имущество обвиняемых и раздавая его доносчикам, пока не стало ясно, что подавляющее большинство наказанных пало жертвой не гражданского благочестия и бдительности, а всего лишь жадности доносителей. Дело о ложных доносах дошло до самого императора, и тогда было объявлено, что зачинщики уже пойманы и обезврежены. Это сбило волну кляуз. Августу надо было придумывать другие способы выхода из кризиса. Голод терзал жителей все сильнее, и восстание могло произойти вовсе не выдуманное.
Тем более что достаточного количества войск для подавления всеобщего голодного бунта в Риме не было. Армия воевала, а преторианская гвардия, нелюбимая народом, могла лишь вызвать дополнительное озлобление против власти у голодных обезумевших толп.
Первым, и самым радикальным, решением Августа было — сократить население города. По императорскому указу из Рима выселялись все, кто не имел собственного жилья, то есть не являлся домовладельцем. И даже домовладельцы подпали под эту категорию, если не были римскими гражданами. Не менее чем за сто миль отправлены были многочисленные гладиаторские школы со своими ланистами [50] под тем предлогом, что игр в ближайшее время не предвидится, а на самом деле, чтобы убрать из города большое количество крепких мужчин, хорошо владеющих оружием. Пришлые торговцы, ремесленники, клиенты богатых вольноотпущенников, актеры, гадатели и маги — все пополнили огромную армию искателей пропитания, что разошлась по всей Италии и докатилась даже до пограничных провинций.
50
Ланисты — хозяева гладиаторских школ.
Тех, кто остался в Риме на законных основаниях, однако, тоже надо было кормить. Август, запретив до лучших времен все увеселения и пиршества, за свой счет покупал зерно, которое по строгим спискам раздавалось поредевшему и притихшему населению. Это, конечно, не могло быть действенной мерой, хотя бы потому, что находить хлеб внутри Италии становилось все труднее.
Август послал целый флот в Египет — исконную римскую житницу, где, по сведениям, урожай выдался неплохой. Хоть и по более высокой, чем обычно, цене, но хлеб был закуплен в огромном количестве, и все корабельные трюмы заполнены доверху. Поскольку и в Италии уже наступила пора жатвы — несмотря на засуху, сколько-нибудь зерен можно было рассчитывать получить с изможденных полей, — Август надеялся, что самое худшее скоро останется позади.
Но переводить дух еще было рано. Как нарочно, Италию постигло еще одно несчастье — на несколько недель вдруг установилась какая-то по-зимнему ненастная погода — с ураганными ветрами и ливнями. Корабли с зерном, пришедшие из Египта, не могли подойти к причалам в гавани Остии и болтались на якорях в отдалении от опасного берега, о который разбивались штормовые морские волны. Много кораблей ветром было сорвано с якорей и затонуло. Жители Остии, точно так же, как и все, страдающие от голода, собирали на берегу перемешанное с песком, размокшее от соленой воды зерно.