Проигравший
Шрифт:
– Все, умник. Считай, что ты уволен.
Капитан встрепенулся:
– Я?
– При чем тут ты? Ты иди, заполняй бумаги. Я о гуманитарии.
Стогов не торопясь к нему повернулся. У него был ужасно усталый вид. Хотя, может быть, дело просто в освещении: через давно не мытые стекла внутрь помещения попадало слишком мало света.
– Уволен? Тогда я схожу на улицу. Выкурю на прощание сигарету.
К двери он шагал аккуратно, стараясь не наступать на разбросанные по полу экспонаты. Сделать это было непросто: бумаги ровным слоем покрывали весь пол. Выброшенные из стеллажей допотопные ведомости, бланки
Стоять на улице было холодно. Этот день неплохо начинался… Вот только к концу этого дня он, похоже, останется совсем без работы. Плохой, низкооплачиваемой, нелюбимой, но работы. В конце концов, он успел к ней привыкнуть.
Он докурил сигарету, раздавил ее крошечный трупик подошвой и тут же прикурил следующую. Впрочем, ладно. По небу ползли облака, жизнь продолжалась. Он поднял глаза: даже вчерашние ханурики снова выползли из нор и заняли место на мокрых скамейках. Им день обещал еще меньше, чем ему.
За спиной хлопнула дверь. Осипов негромко попросил зажигалку.
– Похоже, ты крепко его достал.
– Похоже.
– Хорошую работу сейчас найти ох как не просто.
– Это у вас тут, что ли, хорошая?
– А чего? Соцпакет. Отпуск тридцать рабочих дней.
– У меня вся жизнь отпуск.
– Куда пойдешь-то?
– Не знаю. Может, вернусь работать в музей. Попрошу себе маленькую должность. Например, охранять чучело носорога с отломанным рогом.
Капитан промолчал. Для него лично все обернулось не так и плохо. В конце концов, со службы могли попереть не Стогова, которому на все на свете плевать, а лично его, капитана Осипова. Это было бы намного хуже. Поэтому теперь он просто стоял рядом, молчал, ежился от холода и выпускал дым сквозь зубы.
Майор и проверяющая из Управления спустились к ним во двор нескоро, минут через двадцать. Но все-таки спустились. Женщина-офицер подошла поближе, посмотрела Стогову прямо в лицо и проговорила:
– Я составила рапорт о работе вашего отдела. По результатам этого рапорта я стану рекомендовать руководству освободить вас от занимаемой должности. Как не приносящего пользы.
– Это верно.
– Что верно?
– Пользы от меня и вправду немного. Я же не корова. Это она дает людям масло, творог и один раз в жизни говядину. А я не могу.
– Прекратите паясничать. Ваша работа – расследовать преступления.
– Нет. Это работа товарища майора. А мое дело – консультировать его по вопросам, в которых товарищ майор слаб. Потому что таких вопросов много. Правда, товарищ майор?
Она даже не попробовала разозлиться. Все так же равнодушно пожала плечами:
– Что ж вы не выдали свою консультацию в данном случае?
– Он меня не спрашивал.
– Вы хотите сказать, что если бы майор вас спросил, вы указали бы ему на лиц, ограбивших Кунсткамеру?
– Конечно.
– И кто же это?
– А вот пусть майор спросит. Спросите меня, майор! Я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне. Но вот в чем дело: без меня раскрывать преступления у вашего отдела что-то не выходит, а? Можно, конечно, долго лупить подозреваемых телефонным справочником по голове и завести себе по стукачу в каждом дворе страны. Но там, где нужно думать, у вас, майор, начинаются проблемы, не так ли? Делать умозаключения, анализировать факты – ничему этому в вашей школе прапорщиков не учат. И поэтому вам нужны такие люди, как я. Без таких, как я, ничего-то у вас не получается. Просто вы не хотите в этом признаться.
Если бы они были вдвоем, майор ударил бы его. Но в присутствии генеральской адъютантши об этом нечего было и мечтать. Прикусив губу почти до крови, он помолчал до тех пор, пока не убедился, что голос не будет дрожать, а потом все-таки спросил:
– Хорошо. Я попрошу. Скажи мне, кто ночью влез в музей?
– О! Оно разговаривает! Вы просите меня о помощи?
– Да, прошу.
– Тогда отчего не помочь? Преступление совершили вот они. Хотя я думаю, это нельзя назвать преступлением.
– Кто «они»?
Стогов сделал пару шагов к скамейке, на которой сидели ханурики, и положил одному из них руку на плечо:
– Вот эти милые ребята. Скажите, джентльмены, кому из вас первому пришла в голову мысль, что рог носорога проще всего добыть именно в Кунсткамере?
Мужчины замолчали и разом повернули головы в их сторону. У того, на плечо которому Стогов положил руку, была особенно распухшая физиономия, а слева на виске небольшое родимое пятно. Будто кто-то слегка задел его кистью, вымазанной фиолетовой краской.
19 сентября.
16 часов 54 минуты.
Комната для допросов
– О том, что у Валерыча проблемы с женой, весь микрорайон знал. У него даже кличка была Импотент. Причем он не обижался. Мы, как ни соберемся, только на этот счет и хихикали. Ну а чего не посмеяться? Жена у него молодая, симпатичная. А в постели не клеится. В тот вечер кто-то ему сказал, что, мол, читал в газете: лучшее средство от импотенции – рог носорога. Типа негры такие неутомимые, потому что каждый вечер пьют бульончик из рога и только после этого к жене. Ну и Валерыч завелся. Надо влезть в музей и отломать тамошнему носорогу рог. Сперва все над ним только смеялись, а потом алкоголь в голову ударил, и решили парню помочь. Это же, понимаете, даже не кража. Кокнули форточку, влезли и сразу ушли. Ничего ценного брать мы не собирались.
– Но дело обернулось трупом.
– Случайно вышло. Там темно, не видно ни фига, мы все пьяные. Кто мог знать, что в темноте Валерыч влетит в стеллаж с холодным оружием? Да так удачно, что голову ему падающей секирой, как на скотобойне, срезало. Она аж в соседний зал укатилась.
– Вы утверждаете, что это была случайность?
– А вы думаете, что кто-то из нас является мастером боя на самурайских мечах?
– Хорошо. Что было дальше?
– Я посветил зажигалкой, и мы в момент протрезвели. Сперва решили просто сбежать. Потом кто-то сообразил, что голову лучше забрать с собой. А когда мы уже вылезли, кто-то другой сообразил, что забирать голову ни в коем случае не следовало.