Происхождение боли
Шрифт:
— Да он сам пригласил меня… Я, пожалуй, тоже виновата. Не помню, чтоб сказала ему, куда хочу попасть. Переволновалась…… Прости за любопытство, но всё же… как получилось, что ты (… женщина…) выполняешь тут работу… бывших военных моряков? Не могла же ты служить во флоте…
— Следовательно?
— Ты была… пираткой?
— Угадала, милая.
— Где?
— Между Африкой и Европой.
— Давно?
— Нет. Жила бы до сих пор — ещё и не считалась бы старухой.
— А что же… Что же, тут… ты тоже успела побывать в Уалхолле?
— Нет, не довелось. Туда идут лишь честные
— Расскажи.
— Где-то в греческих водах я познакомилась с одним парнем, и он в меня влюбился, бедолага, увязался на мой корабль, подружился с командой… Он был всем хорош, и нравился мне, и я была к нему привязана настолько, насколько могла — при своих сапфических вкусах — пока моё сердце не сразила девочка-туристка, беленькая, ясноглазая. Я похитила её,… а она… едва увидела того моего спутника, как помешалась на нём. За это я возненавидела его, он — её, она — меня, и мы трое заживо провалились а пекло. Наконец он — он вообще был выдумщик — придумал хитрость: уговорил мою любимую бежать с ним, увёз её невесть куда, оставил — и вернулся ко мне… Я не подала виду,… но в открытом море велела своим людям связать его и выкинуть за борт… До сих пор помню, как он смотрел на меня в последнюю минуту — никакого страха! только грусть… Как будто говорил: «Вот, больше не увидимся…»… А на следующую ночь нас накрыл шторм. Матросы решили, что это наказание за моё злодейство, и отправили меня вслед за моим несчастным поклонником.
— И буря сразу стихла?
— Откуда же мне знать, глупышка?
— Верно… — Анна засмеялась над своей логической оплошностью, тут же испугалась: не оскорбила ли весельем Лару, но та и сама забавлялась поведением живой.
…!!! Недавно… Средиземноморье… Выдумщик… Пираты…
— Лара, ты не думала, что твой влюблённый мог как-нибудь спастись? Например, если кто-то незаметно дал ему нож, и он в воде разрезал свои путы…
— В море всё бывает.
— Для тебя стало бы облегчением узнать, что он выжил?
— … Нет. Я-то всё равно — убийца… А с его нравом… уж лучше не жить.
Он/не он? Будь он — об этом бы давно была поэма!.. Или?… Что ты, Анна, знаешь о нём, в самом деле!..
— … А что такое Изумрудная Скрижаль и что тебе нужно от её Смотрителя?
— Изумрудная Скрижаль (я бы назвала её Судьбой) отслеживает и запоминает путь каждого духа, все его воплощений: кто кем был, как звался, где обитал, сколько прожил, с кем породнился. Но самое интересное, что она может повлиять на новое рождение, если Смотритель что-то там подвинет в твоей цепочке. Я хочу, чтоб меня сделали мужчиной.
— … Наверное, ты не одна такая? Быть женщиной — что и говорить! — не слишком отрадно.
— Конечно, нас много. Потому мальчишек и рождается больше.
— Разве? Хм…
За разговорами путешественниц их лодка вошла в область ночи, похожей на земную, звёздной и лунной. Впрочем, луна казалась раза в три крупнее тамошней и была покрыта блуждающими лиловыми, зеленоватыми и белыми пятнами.
— Что это за пленета?
— Онир, — ответила Лара, — Мир спящих.
— Ах, верно, я оттуда и перенеслась сюда!.. Нам долго ещё плыть?
— До
Глава ХСVII. Эжен и Франкессини
«Бистро» содержал эмигрант, венгр или серб. Заведение славилось сытной, всегда горячей пищей и полным отсутствием в меню нормального сыра. Вместо него подавали какой-то адски скисший творог, впрочем, съедобный, если намазать его на пышный масляный blin — мягкую лепёшку s-pilu-s-jaru. Здесь студенты любили отмечать конец семестра или чей-нибудь день рождения. На каждом столе уставилась бы в длину пара гробов; вокруг толпились адекоративные табуреты. Посуда и приборы были деревянными, выточенными и обработанными, однако, тонко, искусно.
Так уж повелось, что экзотический ресторан либо трещал по швам от набившегося в него народа, либо пустовал, как в день свидания Эжена с графом Франкессини. Возможно, хозяин по просьбе конспиративного посетителя сам отменил какой-нибудь банкет. Так или иначе, они просидели наедине.
Граф пришёл раньше и заказал лучшее из репертуара «Бистро»: жареную стерлядь, сочащуюся жёлтым жиром; икру: красную, чёрную и белую; знаменитые blinы, к которым полагались густая сметана, мёд, размороженная земляника; кроме того солёные грибы: рыжие, чёрно-лиловые и белые — с жемчужными колечками репчатого лука; на десерт — засахаренные орехи; на всякий случай — творог virvi-glas и цельные яблоки, замурыженные в квашенной капусте; вино со стороны походило на сыворотку, безалкогольным был брусничный морс.
— Ну, вот, вы тоже хотите меня обкормить, — разочарованно сказал Эжен, присаживаясь к столу.
Сосед пропустил его слова мимо ушей, спросил, накладывая себе рыбы:
— Итак, на чём мы вчера остановились?
— На том, что я Эжен, а вы не итальянец.
— Верно. Я вырос в Англии, но вот уже почти десять лет как перебрался на материк. Всякий сколь-нибудь стоящий британец бежит из дома. Сюда, в Швейцарию, в Италию. Вы назвали меня убийцей. Что ж, на моей новой родине это ремесло — одно из почтенных. Вы знаете, кто такие карбонари?
— Угольщики?
— Борцы за независимость Италии.
— А от кого она зависима?
— От австрийцев.
— При чём тут уголь?
— Это великолепное вещество: его прошлое — древние деревья, настоящее — огонь и тепло, будущее — алмаз.
— Нда, символично, — Эжен подцепил кончиком деревянного ножа красную икринку, отправил в рот, задержав дыхание, прижал к нёбу, раздавил — ничего, не тошнит, — Вроде масонства… И что же эти борцы?
— Я был одним из них… А вы не захотели бы примкнуть к повстанцам из угнетённого народа?
— Именно этого — пожалуй, нет.
— Почему?
— С конца девятого века по середину шестнадцатого итальянцы заправляли в Германии, не делая для её земель ничего хорошего, обольщая правителей, разоряя и разделяя народ. Потом произошёл лютеранский раскол, теперь вот эта зависимость… Но ведь история ходит по кругу. Ещё в Эпоху Переселения германцы нападали на Рим, а до Рождества Христова италийцы их трепали…
— Может, вы ещё скажете, что современная оккупация Греции турками — не что иное как расплата за Троянскую войну?