Происхождение боли
Шрифт:
— Почему было не убрать самого старого чёрта!?
Франкессини засмеялся:
— Из вас не вышел бы хороший мститель. Весь смысл не в том, чтоб умертвить врага, а в том, чтоб причинить ему наибольшее страдание. К тому же, как ни пугала Фредерика смерть, он был уверен, что и жить не может — не умеет — не хочет, что так будет ему лучше…
— Бывает. Только как же всё так удивительно совпало с замыслами Вотрена, собравшегося осыпать золотом Викторину Тайфер, чтоб женить на ней меня, а потом обобрать!?
— У вашего пансионного соседа просто нашлось на это время. Наша с Фредериком дуэль длилась больше недели. Мы встречались
— Он был такой отменный фехтовальщик?
— Нет. Я выжидал, когда он будет готов. Отрадно было видеть, как с каждым днём в нём просыпается более и более доблестный человек. Он умер так, как должен умирать каждый.
— Счастливец! — вырвалось у Эжена, — Стало быть, Вотрен лишь узнал о вас и наплёл мне?… А доказательства? У вас были секунданты?
— Нет, но Фредерик написал письма отцу и сестре. Первое он оставил где-то в доме, а второе дал мне для собственноручной передачи мисс Викторине.
— Она вас видела? Вы разговаривали?
— Да. Если вам нужен свидетель — это она, сестра благороднейшего из братьев.
Эжен болезненно вздохнул, пришпилив нижнюю губу клыком.
— Что с вами?
— Мои сёстры сами пожертвовали для меня… и родители… Если бы я мог обменять мою жизнь на их счастье!
— А во сколько вы оценили бы свою жизнь, если бы кто-то вдруг пожелал купить её? За какую сумму вы решились бы на смерть? — прошептал Эжену на ухо граф, искря глазами в полутьме. Тот презрительно качнул головой:
— Дохлый таракан мне дороже моей жизни, а что до моих родичей — и пятьсот миллиардов золотом не сделают их счастливей!
— Вдвойне странно. Здесь трудно говорить, а думать — подавно. Давайте как-нибудь посидим вдвоём и побеседуем. Назначьте время и место.
— На улице Арбалет есть забегаловка «Бистро». Приходите туда завтра к трём пополудни.
— Хорошо. До встречи, Эжен.
— До свидания, сэр.
Франкессини поклонился и отошёл. Эжен приложил к стеклу горящие ладони. Ему чудилась на завтра дуэль, и он несколько раз возразил себе: нет же, просто обед. История Фредерика Тайфера растрогала его до сердечной и горловой щеми. Зависти он не знал, а восхищаться умел и последние минуты у Феодоры провёл, прославляя мысленно подвиг молодого парижанина, воображая, что тот сохранил жизнь отцу не из жестокости, но из благочестивой жалости — дать возможность раскаяться, сделать что-нибудь хорошее, например, для дочери, или заняться благотворительностью (NB!) — в чём мы очень не прочь толстосуму помочь.
Рафаэль сидел возле хозяйки дома, поливая её кипятком страстных речей. Эжен подошёл проститься и был неохотно отпущен.
По дороге он нашёл, что едва ли обратится к Тайферу за деньгами, что трижды охотнее выстроит часовню в память о героическом дуэлянте, впрочем, думал, стоит ли зарекаться? Викторина… — вышла ли она замуж?… Какая скверная история…
Глава ХСI. Освобождение Анны
— Мама, очнись же! Бабушка болеет!
Анна села, распахнула глаза — и застонала от горя. Голос Ады прозвучал над самым её лицом, а она всё тут, в Преисподней! — в каменном амфитеатре на миллион мест, среди неподвижных людей в синих тогах, сама в синем. Встала — с усилием, словно отдираясь от чего-то клейкого, оглянулась: кто же это её держало? — и увидела саму себя, по-прежнему
— Пойдём отсюда, — негромко молвил с соседней высокой ступеньки молодой человек в багровом кафтане галантного века и скромного покроя. Анна дала ему руку, и они стали взбираться вверх, к краю кратера, обходя совсем окаменевших призраков.
— Что это за место? Что тут происходит?
— Здесь играют в Страшный Суд — выслушивают, как кто-либо из живых желает другому смерти, рассматривают причины ненависти и приговаривают одного из двух.
— Кто эти люди? С какой стати им дано право судить себе подобных?
— Кому же ещё это делать?
— Богу, высшим ангелам. Да хоть демонам…
— Те бы и рады! только они ничего не понимают о людях, поэтому набирают себе как бы присяжных из всякого рода чудаков, ведущих себя не так, как остальные.
— По-моему, им наоборот следовало бы выбирать из большинства типичных…
— В Царстве Правды для каждого выбора нужно особое основание. Здесь не бывает ни случайностей, ни обобщений. Демонам не нужно среднечеловеческое суждение. Они используют умение людей предпочитать одно другому только в сочетании с неординарностью духовного ума.
— Ну, а ты — именно ты — здесь оказался тоже неслучайно?
— Надо полагать.
— Прости, я не спросила твоего имени…
— Я не собираюсь его называть.
— Ты уже третий из вскоре-уходящих являешься мне помочь…
— Это так нас тут именуют?
— А есть другое название? Кто вы такие?
— Сама ты ещё не догадалась?
— У меня немного другим заняты мысли…
— Посмотри, как я одет! Это цвет моего бытия. Я вампир.
— Так вы сущ…!!! И… много вас?…
— По крайней мере трое, — ответит он язвительным напоминанием.
— Нет. Больше. Я видела…
— Я подозревал.
— Тебе не нравится, что ты один из них?… В этом твоя особенность?… И всё же почему вы мне… как будто покровительствуете?
— Ответ тебе известен, только ты, наверное, боишься его осознать.
— О чём ты?!
— Я не умею разбирать чужие мысли, слышу только какой-то шум…
Когда они стояли уже на самом гребне, над их головами пролетело такое же чудище, какое било хвостом и крыльями по песку острова ведьм. А внизу Анна увидела берег, небольшой причал и лодку у него — и ахнула от радости.
— Мне — туда?
— Да.
— Пожалуйста, друг мой, скажи, как тебя зовут! Я буду за тебя молиться.
— Ты мне ничем не обязана, и ни твоих, ни чьих ещё молитв я не достоин. Прощай.
Взглянула внимательней в лицо вампира, чтоб запомнить, и побежала, не жалея ног, по склону. У воды чуть не выплюнула растрясенное сердце своего духа. Прыгнула в лодку, прокричала хрипло: «Здравствуй! Я с тобой! Поплыли поскорей!» — человеку в таких же старофасонных лохмотьях, что таскал Джек, только гораздо моложе… Лодочник встал, поднял парус, взял весло.